Реинкарнация и Христианство
              Алекс Кандр

«В чем состоит эта новая благодать Бога и папы, что за деньги безбожнику и врагу Божию они позволяют приобрести душу благочестивую и Богу любезную, однако за страдание такую же благочестивую и любимую душу они не спасают бескорыстно, из милосердия?» М. Лютер

  Представителям рода человеческого испокон времен было психологически трудно принять мысль о столь непродолжительном периоде своей жизни, ограниченном лишь несколькими десятками лет земного бытия. Естественно-природные условия существования первобытных людей предопределили потребность у разных народов в обожествлении сил природной стихии, что позволило прийти к совершенно оправданному этим религиозно-мистическим опытом выводу о бессмертии Богов, олицетворяющих те или иные стихийные силы природы. В свою очередь, такие глобальные в масштабах Земли природные явления, как чередование дня и ночи, смена времен года и ежемесячная трансформация облика Луны, наглядно демонстрировали им цикличный характер жизни даже Богов, умиравших подобно солнцу в лучах заката с последующим возрождением к жизни, знаменующим собой рождение нового дня.
  Разнообразные примеры цикличного характера земного бытия в природе не проходили бесследно для наших далеких предков, осознававших себя её частью и обремененных мыслью о бренности своего земного бытия, что самым естественным образом позволило им осознать возможность аналогичной цикличности и своей собственной жизни. Наблюдения за превращением тел умерших людей в прах, при очевидной констатации факта невозможности воскрешения усопших, наводили на мысль о вечности не тленного тела, а бестелесной субстанции – души, присутствие которой в теле и «вдыхает» в него жизнь.

  Природные явления и формы жизни во всем своём многообразии демонстрировали древним народам примеры вечности своего существования, что и подкрепляло гипотетическую надежду на возможность возрождения человека к жизни после смерти, благодаря вечной душе, которая наделяет новорожденного жизнью, покровительствуя земной жизнедеятельности человека до момента его смерти, когда душа покидает человеческую плоть, обрекая её на тлен.
  Один из аргументов в пользу существования души как нематериальной субстанции, способной существовать вне тела, в культуре мистического восприятия мира древних народов был позаимствован из опыта сновидений, открывавшего возможность любому человеку зримо переноситься во сне в иную «реальность». Употребление в пищу галлюцинаторных растений, первоначально случайное, а впоследствии целенаправленное – служителями культов (шаманами, колдунами и т.п.), лишь способствовало укреплению убежденности древних людей в существовании души, способной выходить за пределы тела.

  Идея же существования души человека в вечности, т.е. за порогом его смерти, находила свое подтверждение также благодаря опыту сновидений – на примерах вполне зримого восприятия во сне образов умерших родственников, символизм появления которых часто был тождественен символизму каких-то грядущих событий. Это не только служило подтверждением существования души человека за пределами его земной бытия, но и позволяло убедиться в возможности оказания помощи своим близким душой умершего родственника.

  Закономерным результатом признания бытия души человека за пределами его земной жизни явилась концепция загробного (потустороннего) мира. Так что концепция бытия души в вечности, присутствующая в религиозно-мистической культуре всех древних народов, явилась естественным результатом вполне адекватного, в плане своей разумности, восприятия мистического опыта существования людей в единстве с природой, стимулируемого обожествлением сил природной стихии.
  Не следует забывать, что наши далекие предки обладали более развитым (сверх) чувственным восприятием окружавшего их мира за счет своей безальтернативной близости к природе, частью которой они и являлись, в отличие от наших современников, за редким исключением. Эти способности выражались в обостренном интуитивном восприятии окружающего мира, включая и более совершенный инстинкт самосохранения, что в своей совокупности позволяло иметь больше шансов на выживание обладателям этих качеств, закрепляя их на генном уровне в популяции первобытных людей. Вот это обостренное чувственное восприятие природы и позволило древним народам независимо друг от друга сформулировать концепцию существования души человека, в частности, сообразно приведенным выше аргументам, не обделяя ею и представителей флоры и фауны.

  Душа человека после его смерти попадает в потусторонний мир нематериального бытия, отождествляемый с загробным миром, что является общим местом в религиозно-мистических традициях древних народов. Последующая же судьба души в различных религиях, имевших изначально сугубо племенные признаки, предопределялась уже субъективным фактором её трактовки служителями культов (шаманами, жрецами, а позднее и теологами различных религий), сообразно свойственному человеческой природе волюнтаризму, который и по сей день остаётся одной из главных причин многообразия религий, религиозных конфессий и сект.

  Парадигма религиозного мышления, основанная на признании реинкарнации, была присуща верованиям племен эпохи неолита, оставаясь и по сей день достоянием, в частности, многих восточных религий, наряду с признанием реинкарнации философами древней Греции: «Душа, попадая то в одно существо, то в другое, движется, таким образом, в круговороте, предписанном необходимостью». Пифагор (570—490 до н. э.)
  В свою очередь, древние греки, по свидетельству Геродота («История», V век до н. э.), позаимствовали идею перевоплощения (переселения) душ у египтян, которым удалось сохранять приверженность к этой парадигме религиозного мышления на протяжении трех тысячелетий, невзирая на попытки жрецов заупокойного культа религии Древнего Египта навязать египтянам веру в вечную загробную жизнь.

  В традициях наиболее древних восточных религий присутствует ритуал придания тела усопшего огню, тем самым подтверждая отсутствие значимости для вечной души усопшего её материальной оболочки, обреченной на тлен. Вполне возможно, что жрецы наиболее древних восточных религий позаимствовали идею сожжения тел умерших из опыта наблюдения своих предков за последствиями степных пожаров, уничтожающих сухую траву, символизирующую собой безжизненный прах увядших растений. Как известно, после таких пожаров растительность «возобновляется к жизни» зрительно более ускоренными темпами. Да и у некоторых племен североамериканских индейцев в доколумбовые времена также существовала традиция сожжения тел умерших родственников, наравне с традицией выжигать сухую траву для улучшения плодородия почвы. (Травяной пожар высвобождает минеральные питательные вещества из сухой травы, делая их доступными для питания растений в краткосрочной перспективе. В долгосрочной перспективе регулярная процедура выжигания сухой травы, как утверждают ученые, приводит к снижению плодородия почвы. Отчасти и поэтому уже в наше время поджег сухой травы грозит его инициаторам уголовным преследованием, что в большей степени связано с побочными негативными последствиями бездумных действий современных поджигателей сухой травы.)

  Существовавшая у других древних народов традиция погребения тел усопших вместе со своим личным имуществом, а порой и с более значительным скарбом, наравне с телами жен, слуг и лошадей, также нам демонстрирует их глубокую веру в существование загробного мира с какими-то своими у разных народов особенностями посмертной судьбы соплеменников, погребенных с такими почестями. Подобная традиция не свидетельствует однозначно в пользу их верований в вечную загробную жизнь, с целью чего якобы вместе с усопшим захоранивались принадлежавшие ему предметы утвари, оружие и пр. Она может иметь объяснение в традиции почтительного отношения ближайшего окружения усопшего к памяти о нем, на личных предметах которого сохранялась его энергетика, поэтому после кончины их владельца эти предметы подлежали захоронению вместе с ним. Да и весьма скромные съестные запасы, нередко обнаруживаемые в погребениях, также не свидетельствуют о вере в вечную загробную жизнь, а скорее всего являются погребением личной кухонной утварью покойного с его любимой снедью – все также в контексте традиции почтительного отношения к памяти усопшего.

  Принципиально новая в истории религиозной жизни человечества парадигма религиозного мышления, основанная на отказе от концепции реинкарнации, впервые возникла в доисторическом Египте во второй половине IV тысячелетия до н. э., дав толчок теологическому творчеству многих поколений жрецов заупокойного культа религии Древнего Египта. Эта национальная особенность религиозно-мистического наследия древнеегипетской цивилизации имеет вполне меркантильную основу своего возникновения, наравне с иными и ни менее важными факторами, повлиявшими на отказ от концепции реинкарнации именно служителей культов нильской долины (далеко не всех). Впоследствии, представления об участи душ египтян в загробном мире во времена Нового царства (1550—1069 гг. до н. э.), как и сама религия Древнего Египта, являли собой результат теологического волюнтаризма жрецов из крупных (и номовых) религиозных центров Древнего Египта, целью которого начиная с Раннего царства стало создание грандиозной по своим масштабам индустрии заупокойного бизнеса.

  Концепция реинкарнации подразумевает под собой наиболее бесхитростную и, что гораздо важнее, – рационалистическую картину загробного мира и участи вечной души в нем, как всего лишь её временного пристанища, при отсутствии какой-либо значимости посмертной участи тела усопшего, обреченного на тлен и вечное забвение в масштабе множества последующих перевоплощений вечной души в материальном мире, что и предопределило традицию придания тела усопшего огню в религиях востока.
  Творческая же «изобретательность» служителей культов у некоторых древних народов, ранее признававших реинкарнацию, в их борьбе за своё материальное благосостояние и высокий социальный статус, как раз и обусловила их последующий отказ от неё, навязывая соплеменникам плоды своего меркантильно-теологического творчества об иной участи вечной души усопшего в загробном мире, что и предопределило впоследствии в различных религиях весьма специфические особенности судеб вечной жизни души/человека в загробном мире.

  Таким образом, вера в существование вечной души была естественным результатом адекватного, в плане своей разумности, мистического восприятия древними народами (эпохи неолита) окружающего их мира во всем его многообразии природных явлений и стихий, обожествление которых неминуемо привело к изначальному возникновению политеистических религий (многобожие, язычество). Разнообразие политеистических религиозных представлений древних народов, общим местом для которых является представление о вечной душе, обуславливается лишь субъективизмом служителей культов, узурпировавших право быть посредниками между богами и своими соплеменниками, естественно, извлекая из этого материальную и социальную выгоду.
  Служители культов, движимые своими меркантильными интересами, манипулировали религиозным сознанием своих соплеменников, конкурируя за власть со светскими её представителями, чья власть держалась, преимущественно, на грубой физической силе принуждения подданных к повиновению, как инструменту устрашения. Служители культов также прививали послушание своей «паствы» посредством её запугивания гневом богов, а в ряде монотеистических религиях – Карами небесными своего «авторитарного» и единственного Бога, наравне с иными не менее «сказочными» по своему мифологическому происхождению персонажами, специально предназначенными для этих целей – дьявол/сатана, бесы и пр. нечисть.

*        *        *        *        *

  В основе межличностных и религиозных конфликтов лежат разногласия точек зрения на те или иные важные для самоутверждения сторон конфликта общечеловеческие или религиозные «истины», основанные, как правило, на субъективизме их восприятия сторонами конфликта, включая и более меркантильные причины. Межрелигиозные разногласия и основанные на них конфликты охватывают значительные массы людей, подверженных влиянию все того же субъективного фактора – волюнтаристического восприятия религиозных истин служителями культов разных религий.
  Попытки реформирования какого-либо ортодоксального вероучения (религии) представляют из себя ничто иное, как внесение реформаторами элементов своего богословского волюнтаризма в толкование, например, Св. Писания исходного вероучения или ортодоксальных традиций Церкви, что в итоге и приводит к возникновению новых конфессий и сект в русле исходной религии.
  В качестве подтверждения приведенных выше умозаключений общего характера о решающим влиянии теологического волюнтаризма служителей культов, навязавших верующим свои представления о судьбах душ в загробном мире, следует привести примеры оного из истории Христианства, с присущими этой религии элементами субъективного произвола (волюнтаризма) в толковании как Св. Писания, так и Божьего Промысла о судьбах вечных душ христиан, что в конечном итоге обоснует и причину отказа от концепции реинкарнации в Христианстве. Этим примерам и будет посещено несколько следующих страниц.

Пример волюнтаризма в толковании иерархами Церкви Божьего Промысла об участи душ в загробном мире

  В качестве примера присутствия откровенного волюнтаризма в толковании Божьего Промысла иерархами и теологами Церкви можно привести два варианта толкования о судьбах вечных душ некрещенных младенцев в Римско-католической и Православной церквях.
  Доктор богословия Осипов А.И. в своей книге «Из времени в вечность: посмертная жизнь души» приводит пример волюнтаризма теологов Ватикана в толковании Божьего Промысла о загробной участи некрещенных младенцев:

«Лимб – это место в загробном мире между раем и чистилищем, где, согласно средневековым представлениям (идея лимба возникла в XIII веке), находятся души некрещеных младенцев. Еще в 1905 году Римский папа Пий X писал: "Дети, умершие до крещения, попадают в лимб, где они не наслаждаются присутствием Бога, но в то же время и не страдают".
Однако папа Бенедикт XVI принял решение вообще исключить средневековое учение о лимбе, как ложное, из вероучительной системы католицизма. В документе, изданном Международной теологической комиссией и утвержденном этим папой, говорится, что традиционная концепция лимба слишком ограниченно отражает идею Спасения. Поэтому теперь, согласно данному документу, души умерших младенцев, которых не успели крестить, наследуют рай».

  Таким образом, вдумайтесь, «души умерших младенцев, которых не успели крестить, наследуют рай» не по извечному Божьему Промыслу, а «согласно данному документу», до появления которого такие души не наследовали рай!
  Это ли не пример волюнтаризма теологов Ватикана в толковании Божьего Промысла. В современном католическом богословии понятие о лимбе отвергнуто Ватиканом 20-го апреля 2007 года публикацией документа, содержащего вывод о том, что средневековое учение о лимбе отражает «неподобающе ограничительный взгляд на спасение», в то время как Бог милосерден и «желает спасения всем людям».
  Следует обратить внимание на факт признания Ватиканом самой возможности присутствия в вероучительной системе католицизма ложного учения о лимбе, а это, формально, позволяет предположить, что «учение о лимбе» может быть не единственным ложным учением в вероучительной системе католицизма.

  В РПЦ также присутствуют разногласия в этом вопросе. Профессор МДА Осипов А.И. на своих лекциях настаивает на том, что души всех умерших младенцев наследуют Царствие Небесное, с особым воодушевлением рассказывая об их счастливейшей участи вне зависимости от того, успели ли их крестить перед смертью или нет. Однако архимандрит Рафаил обвиняет доктора богословия Осипова А.И. в догматических заблуждениях в статье «О догматических заблуждениях преподавателя МДА Осипова А.И.», в которой он отстаивает традицию Православной церкви о невозможности спасения некрещенных младенцев как их «приобщение к Божеству»:

«И Церковь Христова, которая есть соединение любви и истины, не включает в свою литургическую жизнь умерших без крещения младенцев. Церковь имеет больше любви, чем святые и ангелы вместе взятые; но в то же время она хранительница истины, она не может лгать, и поэтому, не допуская литургического поминовения и даже христианского отпевания некрещеных младенцев, она свидетельствует о том, что спасение как приобщение к Божеству для них невозможно.
Если была бы хоть малейшая надежда на то, что младенцы могут спастись без крещения, то такие дети стали бы предметом особого попечения Церкви. Но здесь "реанимация" невозможна».

  В свою очередь, Осипов А.И., давая оценку такому подходу к вопросу «не спасения» некрещенных младенцев в РПЦ, пишет в книге «Из времени в вечность: посмертная жизнь души» следующее:

«Но некоторые наши «учителя» превзошли средневековые заблуждения католиков. С фанатичной решительностью они устрашают несведущих людей: «некрещеные младенцы погибнут»!
По их мнению, матери, сознательно совершившие детоубийство, могут (если покаются) спастись, а для невинных не согрешивших младенцев уготованы вечные мучения.
Пожалуй, большей карикатуры на Православие не придумаешь».

  Следует обратить внимание на то, что у католиков с их учением о лимбе посмертная участь некрещенных младенцев была не столь драматична как у православных, судя по тому, что в Православии для них «уготованы вечные мучения». И это, следует заметить, при одном для обеих конфессий Боге, Промысел которого совершенно произвольно трактуется в каждой из этих конфессий!

  Богословские споры апологетов церкви в рамках своих конфессий на эту тему как раз и демонстрируют присутствие откровенного волюнтаризма, мотивацией для которого в данном случае служит – ставшая насущной потребность адаптации Христианства к гуманистическим ценностям современного мира, разительно отличающегося от эпохи темного и позднего средневековья, когда им было достаточно делать акцент не столько на любови Господа, сколько на Карах Его небесных, для манипуляции религиозным сознанием верующих. Поэтому-то и представления о Боге христиан, Господе, за последние десятилетия претерпели перемены, в плане навязывания верующим большего акцента на Его милосердии, ибо Он «желает спасения всем людям», чем и была обусловлена отмена Ватиканом учения о лимбе.
  Такая трансформация представлений современных апологетов Церкви о Господе, естественно, распространяется и на ветхозаветного Бога, вступая в явное противоречие с буквализмом текста Ветхого Завета, в котором представлена одна из ипостасей триединого христианского Бога, Бога Отца, Которого сам Моисей ассоциировал с Богом великим и страшным, вменяя в обязанность еврейскому народу бояться Его:

«Итак, Израиль, чего требует от тебя Господь, Бог твой? Того только, чтобы ты боялся Господа, Бога твоего, ходил всеми путями Его, и служил Господу, Богу твоему,» (Второзаконие 10:12)
«Ибо Господь, Бог ваш, есть Бог богов и Владыка владык, Бог великий, сильный и страшный, Который не смотрит на лица и не берет даров,» (Второзаконие 10:17)

  В свете приведенного выше примера волюнтаризма теологов двух конфессий в «модернизации» своих представлений о Божьем Промысле, в части посмертной участи некрещенных младенцев, следует задаться вопросом, имеющим фундаментально-религиозное значение: Кто, согласно христианскому вероучению, решает посмертную участь некрещенных младенцев? Бог христиан, Господь, испокон времен (!) или высшее духовенство разных конфессий, каждое по своему разумению, «навязывая» свое решение Господу?
  Во всяком случае, католики уже признали ложным учение о лимбе, отказавшись от него, а богословы РПЦ пока ещё спорят о том, каков должен быть Божий Промысел о посмертной участи некрещенных младенцев, где каждая из спорящих сторон принимает решение по своему разумению, опираясь либо на вековые традиции веры предков – архимандрит Рафаил, либо следуя гуманистическим ценностям нашего времени, требующим пересмотра Волеизъявления Господа по этому вопросу – доктор богословия Осипов А.И.
  Такое впечатление, что теологи Римско-католической церкви и РПЦ пытаются переосмыслить и изменить догматы своих вероучений многовековой давности о посмертной участи некрещенных младенцев, тем самым предписывая Господу беспрекословное исполнение своих решений.

  И вообще, учение о лимбе, возникшее в XIII веке, само по себе уже является примером волюнтаризма иерархов Римско-католической церкви тех веков в толковании ими Божьего Промысла в той же степени, в какой уже в Православии была укорена традиция позднего средневековья, посмертно-отторгающая некрещенных младенцев от Бога, сформулированная архимандритом Рафаилом: «спасение как приобщение к Божеству для них невозможно».
  Спрашивается, чем эти младенцы провинились не столько пред Богом христиан, сколько перед апологетами традиций РПЦ, коль скоро именно они решают участь вечных душ этих и без того несчастных младенцев, отторгая их от своего Божества, таким образом обрекая на вечные мучения, естественно, в контексте своей религии?
  А если учесть, что Христианство, отвергая концепцию реинкарнации, настаивает лишь на единственной возможности воплощения души в тело человека на 40-й день после зачатия, безальтернативно декларируя, что все в жизни человека происходит по Божьей Воле, то возникает непраздный вопрос: зачем Бог христиан «плодит» заведомо безгрешные души младенцев, коим Им же уготовлена участь умереть в младенчестве, пополняя собой какой-то безграничный «отстойник» безгрешных душ младенцев в христианском загробном мире?
  Насколько разумно плодить единожды воплощенные души в тела младенцев, предопределяя наперед их столь печальную участь?
  Здесь совершенно на пустом, казалось бы, месте возникают сомнения в разумности таких деяний христианского Бога, акцентируя внимание на Его ничем неоправданной и чрезмерной жестокости по отношению к последующей судьбе душ некрещенных младенцев, согласно аргументации архимандрита Рафаила о вековых традициям Православия.

  И вообще, факт отторжения Христианством доктрины реинкарнации, в частности, учения пресвитера Оригена (185—254 г), знаменитого учителя Церкви III века, «о предсуществовании душ», порождает ещё и множество нелицеприятных для апологетов Христианства сомнений в справедливости Господа, допускающего неравенство стартовых условий жизни людей, когда один богат, другой беден, или когда один здоров, а другой от рождения обречён на страдания. Не говоря уже о самой абсурдности существования какого-то запредельного по своим размерам постоянно пополняемого «отстойника» заведомо безгрешных душ некрещенных младенцев, обреченных в традициях Православия на вечные мучения «в православном сегменте» христианского загробном мире.
  Далее будут приведены другие примеры из истории Христианства, свидетельствующие о волюнтаризме иерархов Церкви в толковании ими Св. Писания, что происходило под влиянием цезарепапизма, который обусловил возведение Христианства в статус государственной религии Римской империи, а также оказал решающее влияние на отказ от концепции реинкарнации в Христианстве.

Примеры волюнтаризма толкования Св. Писания иерархами Церкви

  Не исключено, что не только учение о лимбе было ошибочным для вероучительной системы Римско-католической церкви, как предтече многих христианских конфессий, наравне с Православной церковью, но и в целом был ошибочен отказ Христианства на ранних этапах формирования христианской догматики от концепции реинкарнации, как Божьей Милости предоставить вечной душе человека возможность перевоплощения, что важно – во искуплении его же собственных грехов предыдущего воплощения. Именно такое осмысление концепции перевоплощения душ и способно дать разумное объяснение совершенно разным стартовым условиям жизни младенцев как в части их здоровья и врожденных способностей, так и в части их социального окружения.
  Вся история формирования ортодоксального богословия в лоне каждой их конфессий Христианства свидетельствует о подавляющем влиянии теологического волюнтаризма высшего духовенства на результаты толкования Св. Писания и Св. Предания. Этот теологический волюнтаризм иерархов Церкви был обусловлен, в частности, необходимостью угодливо приспосабливаться к волюнтаризму в вопросах веры и делах церковных императоров и королей европейских держав, чему способствовал цезарепапизм как явление, изначально предопределившее условие возведения Христианства в статус государственной религии в Римской империи.

Роль цезарепапизма в делах Церкви, начиная с Константина Великого

  Все раннехристианские дискуссии по многочисленным спорным вопросам богословия безжалостно пресекались по примеру богословского волюнтаризма Константина I, который с 324 года активно способствовал возведению Христианства в статус государственной религии Римской империи, объединив в одном лице светскую и церковную высшую власть, что и символизирует собой термин «цезарепапизм». Так, на Никейском соборе в 325 году Константин своим декретом попытался устранить все разнотолки раннехристианских богословов о божественной природе Иисуса Христа, что предопределяло категорический запрет на любое иные мнение, признав оппонентов в этом ранее спорном вопросе еретиками, а любое иное мнение – ересью.
  Однако, как это и стало позже традиционным для Христианства (в случаях навязывания «силой» высшей церковной властью чьего-либо волюнтаристического решения в спорных вопросах богословия), сторонники альтернативной точки зрения на божественную природу Иисуса Христа остались при своем мнении, активно отстаивая его, что и послужило поводом для одного из первых расколов единства христианской веры.

«Принимая христианство, Константин, видимо, не учел того, что по целому ряду вопросов Церковь была разделена. Наиболее серьезным был вопрос о том, кем являлся Иисус Христос по отношению к Богу-Отцу. На копье эту проблему подняли в вечно беспокойном городе Александрии. Согласно учению местного священника по имени Арий, Иисус был сотворен Богом и, следовательно, не мог быть равен ему. И другие христиане считали, что Христос был божеством в той же мере, что и Бог-Отец. В надежде положить конец спорам в 325 году Константин созвал в Никее церковный собор, который позже стали называть Первым Вселенским собором. На нем присутствовали 300 епископов, которые приняли Символ Веры, формулу вероисповедания, которая соответствовала линии противников Ария. Согласно ей, Иисус единосущен Богу-отцу, то есть является таким же Богом, как и Отец.
Но на этом противостояние не завершилось. Арий и его сторонники продолжили проповедовать свою версию богословия, и к концу своего царствования Константин склонился на их сторону. После смерти Константина его преемником стал Констанций II, который явно благоволил арианам (как и несколько следующих императоров). Соответственно те, кто поддержал решения Никейского собора, были объявлены еретиками и подвергались преследованиям. Их лидером был резкий в высказываниях, не скрывающий своих взглядов патриарх Александрийский Афанасий, которого трижды ссылали на северные окраины империи.
Но в конце IV века маятник качнулся в другую сторону.
Феодосий I, воинствующий противник язычества, оказался также убежденным сторонником решений Никейского собора. В феврале 380 года он издал эдикт, согласно которому отныне все христиане должны были исповедовать веру по формуле, принятой на Никейском соборе, и только тогда они могли быть признаны вселенскими.
Несколько месяцев спустя все епископы-ариане были низложены, и вместо них поставили сторонников Никейского собора. А в следующем году в Константинополе собрался Второй Вселенский собор - для закрепления богословских решений, принятых в Никее. «Отрава арианской ереси» была объявлена вне закона, и формула вероисповедания, выработанная в Никее и Константинополе, и позднее закрепленная решениями Халкидонского собора 451 года, оставалась официальной доктриной Византийской империи на протяжении всего ее существования.
Горе любому, кто думал иначе: отныне все считавшие Христа менее божественным, чем Бог-Отец, признавались еретиками».
(Византия. История исчезнувшей империи. Джонатан Харрис. 2017) = (1)

  Когда Христианство как религия единого («авторитарного») Бога объединяется с авторитарной властью, то такой симбиоз авторитаризма в религии и государстве порождает репрессивный институт, не допускающий каких-либо попыток покушения на незыблемость идеалов авторитаризма, чему и содействовал Константине Великом. 18 сентября 324 года он был официально провозглашен единым правителем империи, фактически, узурпировав (завоевав) единоличную власть, вопреки просуществовавшей несколько десятилетий ранее системе управления Римской империей, тетрархии, основанной императором Диоклетианом.

                                                                        Рис. Бюст Диоклетиана.

«За годы правления Диоклетиана завершился так называемый кризис третьего века в Римской империи и был восстановлен мир как внутри, так и на её границах, что было воспринято современники как возвращение золотого века».

  Диоклетиан (244—311гг., годы правления 284-305) как мудрый государственник благоразумно отдавал себе отчет в том, что грандиозная по своим территориям Римская империя не может эффективно управляться лишь из единого центра одним императором. По этой причине в 285 году он утвердил новую систему управления империей – тетрархию, согласно которой у власти находился не один, а сразу четыре правителя, двое из которых назывались августами (старшими императорами), а двое других – цезарями (младшими). Новая система управления империей предусматривала, что августы после 20-ти лет правления отрекутся от власти в пользу цезарей, а те, став августами, в свою очередь, назначать себе в преемники двух цезарей.
  Такая мудрая государственная политика Диоклетиана и позволила ему сохранить целостность Римской империи и усилить её могущество, что и было воспринято его современниками как возвращение золотого века.

Карта тетрархии Римской империи.

  Небольшой экскурс в историю:

«В качестве соправителя Диоклетиан выбрал себе Максимиана, отдав ему в управление западную часть империи, а себе оставив восток. В 293 году августы выбрали себе преемников. Одним из них стал отец Константина, Констанций, бывший тогда префектом Галлии, место другого занял Галерий, ставший впоследствии одним из жесточайших гонителей христиан. Да и сам Диоклетиан, проявляя заботу о возрождении величия империи, в 303 году начал гонения на христиан, в результате которых появилось множество мучеников.
В 305 году, спустя 20 лет после установления тетрархии, оба августа подали в отставку и Констанций с Галерием стали полноправными правителями империи (первый на западе, а второй на востоке). К этому моменту Констанций был уже очень слаб здоровьем, и его соправитель надеялся на его скорую смерть. Почувствовав приближение смерти, Констанций пожелал видеть своего сына Константина, находящегося в этот момент, практически на правах заложника, в столице восточного августа, Никомедии. Галерий не желал отпускать Константина к отцу, так как боялся, что воины объявят его августом, что не входило в планы императора. Он хотел подчинить себе всю империю, поставив на место Констанция своего ставленника Флавия Севера. Галерий изначально разрешил отправиться к отцу, но быстро передумал и велел остановить Константина, однако Константин уже отправился в Британию к своему отцу. Армия провозгласила Константина императором после смерти его отца Констанция I в 306 г. под Эбораком (Йорком)». (1)
(Именно Диоклетиану принадлежит высказывание в ответ на попытку Максимиана и Галерия убедить его вернуться к власти: «если бы они видели, какова капуста, которую он вырастил, то не стали бы приставать к нему со своими предложениями».)

  В последующие годы, не вдаваясь в подробности, Константин вел успешную борьбу за единоличную власть, вопреки основанной Диоклетианом системе управления империей. И 18 сентября 324 года он был официально объявлен единым правителем, окончательно установив в римской империи систему домината – неограниченной власти лишь единственного императора.

                                                                                                        Рис. Константин Великий

  Став авторитарным правителем величайшей империи, наделенным неограниченной властью, Константин Великий, ранее будучи язычником, весьма благосклонно относился к религии христиан, по всей видимости, ища себе опору в религии столь же авторитарного Бога христиан, превратившего христиан в верных и послушных Своей Воли рабов. Это в мечтах лелеял и сам император: обратить подданных своей империи в подобие послушных своей воли рабов, что и предопределило использование в качестве инструмента для этого религии христиан, для чего впоследствии он и создал все условия для возведения её в статус государственной религии.
  Впрочем, обратить своих подданных в подобие рабов – это мечта любого авторитарного правителя, стремящегося к абсолютной власти, поскольку абсолютистская тенденция устремляет узурпатора расширить сверх разумных пределов свои права – повелевать судьбами своих подданных. Таким образом, он поэтапно лишает их гражданских прав, обращая в конечном итоге в подобие рабов.

  Сколько бы не муссировали благопристойную для христиан легенду о причине благожелательного отношения Константина к религии христиан, повествующую о его видении или соне, в котором он якобы увидел крест на небе, символизирующий победу его войскам лишь в том случае, если он использует этот символ в своих войсках в качестве символа веры («Сим победише!»). Тем не менее более реалистичная причина этого, в плане своей прагматики, заключалась в том, что Христианство – это прежде всего религией рабов при единственном («авторитарном») Боге. Это и стало для Константина столь важной и притягательной особенностью этой религии, позволившей ему в дальнейшем, опираясь на религию рабов, придать божественную составляющую абсолютизму своей единоличной власти.
  Именно это и явилось реальной в своем прагматизме причиной возведения религии христиан в статус государственной религии, особенно, принимая во внимание последующее непосредственное и «творческое» участие Константина в формировании ортодоксального христианского богословия, и до некоторой степени «модернизации» раннего Христианства под себя. Об этом свидетельствует его личная вовлеченность в пресечении многих раннехристианских споров по важнейшим вопросам богословия.

  Впоследствии его примеру последовали и другие подобные ему авторитарные правителей стран Европы, навязывая силой своим народам религию рабов.

  Таким образом, Христианство стало притягательной религией для авторитарных правителей тем, что Церковь не только прививала своей пастве безоговорочное раболепие пред Господом, но и предлагала свои услуги в легализации божественной составляющей верховной светской власти, освещая её главу обрядом помазания, тем самым проецируя религиозное раболепие паствы и перед авторитарными правителями, что, бес сомнения, укрепляло основы авторитаризма государственной власти. Вот это и явилось залогом успеха симбиоза религии христиан и авторитарной государственной власти, где роль авторитарного правителя стала главенствующей и в решении вопросов веры на фоне явно раболепно-приспособленческих тенденций поведения иерархов Церкви, чему существует множество примеров, часть из которых будет приведена ниже.

  Задолго до 324 года, питая благожелательные чувства к религии христиан, сообразно приведенной выше вполне прагматичной аргументации, Константин заботливо уравнял в правах все религии в Римской империи, достигнув соглашения по этому вопросу в 313 году с императором Лицинием в Милане. Этот Миланский эдикт провозглашал свободу вероисповедания и религиозную терпимость на всей территории Римской империи, что позволило христианам возводить свои церкви наравне с храмами иных религий.
  Покровительствуя христианам, в 322 году Константин велел построить базилику в Рима на предполагаемом месте погребения тела апостола Петра, распятого по приказу Нерона где-то между 64 и 67 годом. В итоге, по повелению Константина в Риме возвели великолепную базилику Св. Петра, украсив её большими статуями Иисуса и его апостолов. И вскоре христианские церкви стали уподобляться языческим храмам, изобилуя множеством статуй и пр. изображений апостолов, вопреки одной из первых заповедей Бога Отца христиан, гласящей: «Не делай себе кумира и никакого изображения…»

  Христианство унаследовало из Иудаизма представления о «Боге Евреев», Господе (Яхве), включив в Библию Ветхий Завет, а одни из первых заповедью Господа и содержала этот запретом: «Не делай себе кумира и никакого изображения … Не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой…» (Исход 20:4,5).
  Книга Исход Ветхого Завета дает исчерпывающее представление о готовности Господа (Яхве) ни много ни мало, а полностью истребить весь свой народ за попытку сделать Его же Собственное изображение в виде золотого Тельца, и лишь заступничество Моисея не позволило этому осуществиться. Однако в назидание своему народу за нарушение этой заповеди, Моисей приказал умертвить около трех тысяч человек:

«И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день из народа около трех тысяч человек». (Исход 32:28)

  Текст же Нового Завета не противоречит тому факту, что Иисус Христос с должным почитание относился к своему Отцу, уверяя своих последователей: «прийти ко мне можно только через Отца моего» (недословное цитирование).
  В этом контексте, вполне очевидно, что иерархи Римско-католической церкви пошли на уступки Константину, благодушно закрыв глаза на нарушение им одной из заповедей их Господа (Бога Отца), строго-настрого запретившего делать даже Свое Собственное изображение, в каком бы то ни было виде, и поклоняться Ему.

  Этот теологический волюнтаризм Константина Великого, наравне с беспринципной соглашательской позицией иерархов Церкви, привел впоследствии к бескомпромиссному конфликту между иконоборцами и почитателями икон, став ещё одной из причин для раскола в христианском мире.

Роль цезарепапизма в конфликте иконоборцев и почитателей икон

  Одним из известнейших в истории Христианства инициаторов борьбы с почитанием икон стал византийский император Константин V (718—775), получивший от своих «злобных оппонентов» нелицеприятное прозвище Копроним. Впрочем, этот пример проявление злобы по отношению к «братьям во Христе» является обычным делом для христиан, как выражение взаимной ненависти, возникшей на почве разнотолков в вопросах богословия, что заканчивалось обычно взаимными обвинениями в ереси.
  Первое десятилетие правления Константин V не было отмечено признаками личной нетерпимости императора к почитателям икон, и лишь после того, как он сам углубился в изучение Св. Писания и пр. богословских тестов, его восприятие церковной догматики подверглось коренному переосмыслению. В результате чего, свет божий увидел 13 его сочинений с апологетикой иконоборчества, под общим названием «Вопрошания», которые сохранились лишь во фрагментах из других источников.

  В конце 753 – начале 754 г умер патриарх Константинопольский, Анастасий, чем и воспользовался Константин V, созвав в 754 году «VII Вселенский Собор», как он его называл, впоследствии ставший именоваться «иконоборческим собором». На соборе присутствовало 338 епископов, представлявших лишь Константинопольский патриархат. В нем не принимали участие ни западные епископы, ни епископы Восточных патриархатов, последние из которых прибывали в те времена под властью мусульман.
  Первое заседание иконоборческого собора состоялось 10 февраля 754 г, а сам собор продолжался до конца августа. Патриархом Константинополя был избран епископ Силлейский, Константин, и 27 августа состоялось завершающее заседание, на котором был провозглашен орос этого иконоборческого собора.
  Несмотря на то что иконоборцы через несколько десятилетий потерпели поражение, и по этой причине была уничтожена почти вся их документация, текст ороса иконоборческого собора сохранился, дабы быть подверженным остракизму с полемическими комментариями на VII Вселенском Соборе, специально созванном для этого в городе Никее в 787 году.

  Из содержания ороса иконоборческого собора следовало, что его участники отвергают писание икон, в частности, и как практику, заимствованную у язычников:

«Как даже осмеливаются посредством низкого еллинского искусства изображать преславную Матерь Божию, в которой вместилась полнота Божества... Как не стыдятся посредством языческого искусства изображать имеющих царствовать со Христом... Недостойно христианам, получившим надежду воскресения, пользоваться обычаями народов, преданных идолослужению... Мы не заимствуем доказательство нашей веры у чуждых».

  Утверждалось также, что:

«Нечестивое учреждение лжеименных икон не имеет для себя основания ни в Христовом, ни в апостольском, ни в отеческом предании; нет также и священной молитвы, освящающей их, чтобы сделать их из обыкновенных предметов святыми».

 Апологеты иконоборчества утверждались в своей правоте, ссылаясь на Св. Писание, запрещающее творить кумиров: «Не делай себе кумира и никакого изображения … Не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой…» (Исход 20:4,5).
  Иконоборцы отвергали иконы, утверждая, что истинное почитание Бога уместно лишь в духе и должно быть чуждо любого материализованного посредничества, каковым являются иконы.

  Как тому и положено быть, в завершающей части ороса (иконоборческого собора) почитателей икон предали анафеме:

«Если же кто-либо с этого времени дерзнет устроить икону, или поклоняться ей, или поставить ее в церкви, или в собственном доме, или же скрывать ее, такой, если это будет епископ, или пресвитер, или диакон, то да будет низложен, а если монах или мирянин, то да будет предан анафеме».

  Опираясь на орос иконоборческого собора, запрещавшего писать иконы и поклоняться им, Константин V развязал кампанию гонений на почитателей икон в своих владениях.
  Епископы Константинопольского патриархата не оказали должного сопротивления богословскому волюнтаризму Константина V в его толковании Св. Писания, поскольку, в сущности, именно это и являлось привилегией любого императора, начиная с Константина Великого.

  Перипетии в судьбе противостояния иконоборцев и почитателей икон в VIII-IX веках в Византийской империи были весьма драматичными, в частности, отразившись на продолжительности жизни двух императоров-иконоборцев (Льва IV и Феофила), вполне возможно, отравленных собственными женами, императрицами Ириной и Феодорой, каждая из которых впоследствии инициировала восстановление традиции почитания икон.

*             *             *             *             *

  Небольшой экскурс в историю противостояния иконоборцев и почитателей икон в VIII-IX веках в Византийской империи:
  Противниками иконоборчества среди подданных императора Византийской империи, Константина V, стали монахи, принявшее на себя все тяготы гонений, обусловленных его религиозной нетерпимостью, искоренявшего в своих представлениях ересь почитания икон. Непокорных монахов он гневно обзывал «защитниками идолов», и «облеченными во тьму» – «мраконосителями». Преследование монахов имело и вполне прагматичную причину:

«Несколько монастырей в Константинополе были закрыты и стали использоваться под другие нужды. Правитель, который столь неустанно заботился о людских ресурсах для защиты империи, вполне мог быть недоволен тем, что так много мужчин выбирают монашескую жизнь и таким образом избегают военной службы». (1)

  Приверженцем иконоборчества Константина V стал и его сын, Лев IV (правил в 775–780 гг.), разделявший взгляды отца, однако силы, которые противостояли иконоборчеству, узаконенному в Византийской империи, были весьма могущественными за её пределами. Да и сторонников иконопочитания сохранилось немало даже в ближайшем окружении Льва IV, что и сыграло свою роковую роль в его судьбе: его жену, императрицу Ирину, уличили в хранении икон, однако она убедила мужа в том, что ей неизвестно, откуда взялись эти иконы. И вскоре Лев IV скоропостижно скончался в возрасте всего лишь 30 лет.
  По прошествии нескольких лет после смерти Льва IV, по всей видимости, заручившись поддержкой царедворцев, Ирина, являясь регентом малолетнего наследника престола, Константина VI, стала активным инициатором восстановления иконопочитания, чем она занималась с особым усердием, так или иначе преодолевая сопротивление сторонников иконоборчества, остававшихся верными памяти Константина V и Льва IV. И уже в 787 году все также по её инициативе состоялся II Никейский или VII Вселенский собора, восстановивший почитание икон в Византийской империи.

«Однако это не положило конец спорам. Немедленной резкой ответной реакции со стороны иконоборцев не последовало, но спустя поколение череда поражений, которые византийцы потерпели от болгар во времена императора Льва V (правил в 813–820 гг.), привела к отмене в 815 году постановлений Никейского собора якобы потому, что Бог наказывал византийцев за их идолопоклонство. Непокорных монахов и епископов, не захотевших принять эти изменения, отправили в изгнание.
Затем маятник качнулся в обратную сторону, и история повторилась. Когда в 842 году император Феофил умер, его сыну Михаилу III было всего два года. И снова регентом стала вдова покойного императора, и вновь она оказалась тайной иконопочитательницей. Как и Ирина, императрица Феодора якобы хранила святые образы в своей спальне, а застигнутая придворным шутом за молитвой, избежала разоблачения, убедив его, что она просто играла с куклами. Но в отличие от Ирины Феодора действовала без промедления и уже в 843 году созвала новый собор, вернувшийся к постановлениям 787 года – на этот раз навсегда». (1)

*             *             *             *             *

  Как Константин Великий совершил насилие над религиозной совестью своих подданных, проявив волюнтаризм в толковании Св. Писания, уподобляя христианские церкви языческим храмам, украсив их статуями Иисуса Христа и его апостолов, что и предопределило традицию почитания икон, так и Константин V совершил аналогичный поступок, лишь попытавшись искоренить эту традицию в пределах Византийской империи. Как в случае теологического волюнтаризма Константина Великого, так и в случае оного Константина V, иерархи Церкви, находившиеся в их подчинении, умудрялись особо не прекословить воле императоров, потворствуя их волюнтаризму в решении вопросов веры. И поскольку волюнтаризм Константина Великого распространялся на все патриархаты, сообразно величию территорий Римской империи при нем, а Константин V своим решением узаконил иконоборчество лишь в одном из них (в Константинопольском), то и его иконоборческая инициатива была обречена на крах усилиями легатов папы и епископами нескольких патриархатов на VII Вселенском соборе.
  В конечном итоге, на VII Вселенском соборе победил банальный консерватизм приверженности к почитанию икон большинства его участников, как результат придания волюнтаризму Константина Великого «в деле почитания икон» ореола четырехсотлетней традиции в христианском мире, под лозунгом: «мы приемлем все то, что было выработано церковной традицией прежде». И уже следствием этого собора стало столь же беспощадное гонение против иконоборцев при восстановлении традиции почитания икон в Константинопольском патриархате.
  Тем не менее приверженцы иконоборчества, опираясь на аргументацию ороса иконоборческого собора посеяли зерно сомнений в умах части христиан о недопустимости почитания икон, что спустя несколько веков сопутствовало возникновению Протестантизма в нескольких странах центральной и северной Европы. Как известно, протестанты категорически отказались от римско-католической и православной традиции почитания икон, что, вполне очевидно, свидетельствует в пользу убедительности теологической аргументации иконоборческой инициативы Константина V для многих христиан.

  Вот к чему привел волюнтаризм Константина Великого в пресечении раннехристианских споров по важнейшим вопросам богословия, что и позволило ему адаптировать религию ранних христиан под языческие традиции граждан Римской империи, превратив христианские церкви в аналоги языческих храмов, вопреки второй заповеди Бога Отца христиан: «Не делай себе кумира и никакого изображения».

  Волюнтаризм толкования Св. Писания уже на уровне богословов разных конфессиях был способен подвести теологическую базу как под обоснование почитания икон, что имеет место у католиков и православных, включая и некоторые другие конфессии, так и под диаметрально противоположное – отказ от икон и от их почитания, что характерно для соответствующих конфессий христианства.
  И вообще, богословские споры велись не только в раннем христианстве, но и всю его историю, поэтому любому «мало-мальски спорному» высказыванию святых Отцов церкви, почитаемых в одних конфессиях, можно найти диаметрально противоположное по смыслу не менее авторитетное высказывание других Отцов церкви, также почитаемых в иных конфессиях. Их споры устами потомков продолжаются многие века, давая пищу для сомнений новым поколениям христиан, и только вера адептов каждой из конфессий придает незыблемый авторитет исключительно высказываниям своих Отцов церкви. В результате, волюнтаризмом толкования Св. Писания пропитана теология Христианства, о чем и свидетельствует множество христианских конфессии и сект.

Примеры влияния цезарепапизма на отказ Христианства от концепции реинкарнации

  Начиная с Константина Великого, в условиях цезарепапизма в христианском мире, по многим спорым вопросам богословия все также выносились окончательные решения, обусловленные волюнтаризмом императоров, чего не избежало и осуждение ереси Оригена «о предсуществовании душ» на V Вселенском Соборе, созванном в 553 году по инициативе византийского императора Юстиниана I (483-565).

  Выдающийся мыслитель, богослов и учитель Церкви III века, пресвитер Ориген (185—254 г), в своих трудах развивал идею «о предсуществовании душ», которая отличалась от традиционного понимания реинкарнации в индуизме, что, как правило, характерно для конкретики и других «авторских» вариантов трактовки концепции перевоплощения душ, например Пифагора, Платона и др. греческих философов. Взгляды Оригена получили широкое распространение и признание в среде христиан и язычников при его жизни, чему способствовала атмосфера терпимости ко всевозможным философским, эзотерическим и религиозным учениям в его родном городе, Александрии.

  В свою очередь, «сын крестьянина из Македонии, Юстиниан, вознесся по прихоти судьбы на трон самого могущественного государства. Его дядя, начав службу в армии рядовым воином, стал военачальником, а затем солдаты провозгласили его императором. Он вызвал Юстиниана в столицу, помог ему получить хорошее образование...
Чтобы укрепить свою власть, Юстиниан старался получить поддержку христианской церкви. Основным правилом его политики было: «единое государство, единый закон, единая религия». Юстиниан жаловал церкви земли и ценные подарки, строил много храмов и монастырей.
В его правление началось невиданными гонениями на язычников, иудеев и отступников от учения церкви. Их ограничивали в правах, увольняли со службы, некоторых судили. Была закрыта знаменитая школа в Афинах – крупный центр языческой культуры, а ее преподавателям пришлось уйти в изгнание.
В начале своего правления император собрал комиссию из выдающихся юристов для составления единых для всей империи законов. За несколько лет эта комиссия провела огромную работу – были изучены все старые римские законы времен империи.
Созданный комиссией труд включал собрание законов римских императоров (Кодекс Юстиниана), отрывки из сочинений выдающихся римских юристов с объяснением этих законов, краткое руководство к пользованию кодексом и изданные при Юстиниане новые законы.
В этом своде законов четко прослеживаются идеи абсолютной императорской власти («воля императора – источник закона»)». (Таранов П.С. Звезды мировой философии. Москва. 1999.) = (2)

  Как видим, если Константин Великий содействовал уравнению в правах представителей всех религий в Римской империи, что ему и позволило впоследствии содействовать возведению Христианство в статус государственной религии, то Юстиниан I при поддержке Церкви вел диаметрально противоположную политику, начав «невиданные гонения на язычников, иудеев и отступников от учения церкви». Вполне очевидно, что Юстиниан I поступил вопреки Миланскому эдикту (313г.) Константина Великого, который гарантировал свободы вероисповедания и веротерпимость на всей территории Римской империи, что и позволило христианам возводить свои церкви наравне с храмами других религий.
  Здесь невольно напрашивается ассоциация с поведением птенца кукушки в гнезде «приемных» родителей, куда его мать кукушка подбросила свое яйцо, зная наперед, что птенец, возмужав и повинуясь инстинкту выживания, выкинет из гнезда своих сводных братьев и сестер – птенцов вскормивших его «приемных» родителей. Как бы это нелицеприятно не выглядело в глазах апологетов Церкви, но аналогия вполне уместна.

*             *             *             *             *

  Из воспоминаний свидетеля и участника исторической драмы, случившейся в Византии с античной философией при Юстиниане I, византийского философа Симплиция (471-549гг.):

«В 529 году император Юстиниан, известный своими преследованиями христианских ересей, специальным эдиктом запретил преподавание эллинской философии, закрыл Афинскую академию неоплатонизма и все имевшиеся языческие школы, а также конфисковал принадлежавшее этим учебным центрам имущество. Подобное торжество мракобесия не было первым. Еще раньше, в 488 году, император Зенон уже закрыл Эдесскую академию в Сирии. Но удар, нанесенный Юстинианом, был самым сильным. Семь преподавателей Афинской академии (кроме Симплиция - Гермес, Диоген, Дамаский, Исидор из Газы, Присциан и Эвласис) стали изгнанниками. Они вынуждены были эмигрировать и нашли приют в новом университете персидского царя Хосрова Нуширвана, который увлекался греческой культурой и основал в Гундишапуре школу, получившую у современников, да и в последующей литературе, название Академия Гундишапура.
Однако душевного спокойствия изгнанники так и не приобрели, поскольку персы не проявляли интереса к чуждым религиозно-философским воззрениям.
В 533 году Хосров заключил мирный договор с Юстинианом. В особом пункте оговаривалось право философов вернуться на родину - им гарантировалась свобода, но запрещалось распространение своих учений.
Эта история стала роковой для греческой науки. Идейное господство в Римской империи бесповоротно перешло к христианству». (2)

  Волюнтаризм императоров и королей под лозунгом абсолютизма: «воля императора - источник закона», способен узаконить приоритет любой религии на государственном уровне, что и наблюдается в истории многих государств с абсолютистскими тенденциями власти, и уж тем более потворствует волюнтаризму императоров в решении вопросов веры.

*             *             *             *             *

  Итак, V Вселенский Собор был созван в 553 году по инициативе императора Юстиниана I. Из его послания Собору:

«Пифагор, Платон, Плотин и их последователи, как я сказал, единодушно признавая души бессмертными, говорили, что они существуют прежде тел и что есть отдельный мир душ, что падшие из них посылаются в тела, и при том так, что души ленивых в ослов, души грабителей в волков, души хитрецов в лисиц, души сластолюбцев в коней. Церковь же, наученная божественными Писаниями, утверждает, что душа сотворена вместе с телом, а не так, что одно прежде, а другое после, как казалось сумасбродству Оригена».

  Это послание императора возымело решающее влияние на участников собора, осудивших учение Оригена «о предсуществовании душ», как неприемлемое для христиан.
  Так что и в принятии решения о судьбах душ христиан в загробном мире мы находим пример решающего влияния волюнтаризма Юстиниана I при непротивлении оному иерархов Церкви, что в данном конкретном случае служит поводом, чтобы воздать должное их прозорливости (!), позволившей уже через несколько веков Римско-католической церкви получить сверх прибыльную статью дохода в казну папства – торговля индульгенциями.
  За тысячелетие существования Византийской империи далеко не все её императоры были преисполнены религиозным фанатизмом, уподобляясь Юстиниану I, в отстаивании на государственном уровне приоритетов Церкви.

Небольшой экскурс в историю смягчения нравов императоров Византийской империи по отношению к античной философии

  При императоре Михаиле III (правление 842–867гг), взошедшим на престол в малолетнем возрасте, регентом стала его мать, Феодора. Михаила III воспитали таком образом, что он мало интересовался государственными делами и его главным увлечением были гонки на колесницах и прочие увеселительные занятия. Поэтому Феодора со своим советником Феоктистом могла рассчитывать и в дальнейшем на роль полноправной императрицы, однако этому помешал дворцовый переворот, организованный фракцией её брата, Вардой, в 856 году.

«После этого дворцового переворота Михаил пожаловал Варде титул кесаря и возложил на него задачу управления империей. Таким образом наиболее значительные достижения периода царствования Михаила после 856 года были заслугой Варды и его фракции.
… он был сторонником светского высшего образования на основе изучения греческих классиков. Варда возродил Константинопольский университет (Магнаврскую высшую школу), под который был отведен Магнаврский дворец в комплексе Большого дворца. Кроме того, Варда обеспечил государственное финансирование преподавания.
Будучи императором во всем, кроме официального титула, он, однако, решал и все проблемы, доставшиеся ему в наследство от сестры. Одной из них был продолжавшийся церковный раскол между умеренными и фанатиками, которые продолжали спорить по поводу того, как обращаться с епископами – бывшими иконоборцами. Варда открыто встал на сторону лагеря умеренных: он даже пригласил бывшего иконоборца, архиепископа Салоник, преподавать геометрию в новый университет». (1)

  Варда заменил патриарха Игнатия, публично критиковавшего его личную жизнь, на своего ставленника Фотия, разделявшего интересы кесаря к древнегреческой литературе, и, вероятно, преподававшего в новом университете.

«И хотя это было откровенно политическое назначение одного из личных друзей Варды, Фотий оказался одним из величайших византийских патриархов и сыграл роль почти во всех значительных событиях своего времени». (1)

  Кесарь Варда и патриарх Фотий, в частности, сделали многое для распространения христианства среди славянских народов и перевода Св. Писания на славянский язык (старославянский), для чего по просьбе (в 862 году) князя славянского государства, Моравии, направили туда миссионеров, Кирилла и Мефодия, чтобы обратить ее жителей в Христианство.

*             *             *             *             *

Похоронный обычай у русских язычников в дохристианские времена

  О том, каков был похоронный обычай в дохристианские времена среди русских язычников, можно судить по воспоминаниям об этом арабского путешественника Ибн Фадлана:

«арабский путешественник Ибн Фадлан, описал русских как людей «с совершенными телами … Они подобны пальмам, светловолосы и румяны». Но он же критиковал их пренебрежение личной гигиеной и особенно встревожился, когда увидел их похоронный обычай. Покойного сжигали вместе с кораблем и всем имуществом – включая девушку-рабыню». (1)

  Этот ритуал сожжения покойного у русских язычников может свидетельствовать в пользу их веры в перевоплощение душ, что характерно и для наиболее древних религий востока, например для индуизма, где также присутствует ритуал придавая тел усопших огню.

*             *             *             *             *

  Таким образом, кесарю Варде и патриарху Фокию принадлежит заслуга восстановления преподавания в высших учебных заведениях Византийской империи античной философии, что так или иначе способствовало распространению в светском обществе ереси Оригена «о предсуществовании душ». Да и лояльное отношение Варды к сторонникам иконоборчества, выразившееся в приглашении бывшего иконоборца, архиепископа Салоник, преподавать геометрию в новый университет, не предполагало присутствия излишней нетерпимости к распространению взглядов иконоборцев среде преподавателей университета и его учащихся.

Очередной виток борьбы Церкви с ересью античной философии – с концепцией реинкарнации

  Вполне естественно, что плюрализм философских и религиозных воззрений в светском обществе Византийской империи при кесаре Варде и патриархе Фотии не мог ни расшатать устои Церкви, многие века боровшейся как за незыблемость своих духовных ценностей, так и за процветание церковного бизнеса. Поэтому осуждением в VI веке ереси Оригена «о предсуществовании душ» дело не ограничилось, и по прошествии пяти веков, в 1082 году, идея перевоплощения душ была официально осуждена на Соборе, посвященном просветительской деятельности византийского философа ХI века, Иоанна Итала. Как искусный диалектик, он прославился своей преподавательской деятельностью, посвящённой толкованию античных философов: Аристотеля, Платона и неоплатоников, труды которых, в частности, были посвящены концепции реинкарнации, что, по мнению апологетов Церкви, расценивалось как ересь, «развращавшая» умы образованной части верующих византийской империи.
  Популярность Итала в роли преподавателя философии и послужила поводом для апологетов Церкви расправиться с ним руками очередного императора, Алексея Комнина. К тому же среди ересей Итала числилось учение о божественном воплощении, отличное от православного, т.е. еретическое.

  Закономерным следствием отстаивания Церковью многовековых вложений в процветание своего бизнеса стало постановление византийского императора, Алексея I Комнина (правление 1081–1118гг), которое, без затей, ограничивало свободу философского мышления авторитетом Священного Писания и прочих богословских святоотеческих творений. В соответствии с чем Иоанн Итал был предан анафеме. Оказавшись в безвыходной ситуации, он был вынужден под угрозой расправы отказаться от концепции переселения душ, а также и от порицания святых икон, в ереси чего он также был замечен.

  Таким образом, симбиоз религии авторитарного Бога со столь же авторитарной государственной властью во все века содействовал укреплению в светском обществе позиции Церкви, посягнувшей в данном случае вообще на свободу философского мышления, пытаясь обуздать её авторитетом Св. Писания. Впоследствии это волеизъявление Алексея I Комнина привело к тому, что концепция реинкарнации окончательно стала соотноситься с ересью в Христианстве, а теология превратилась в царицу наук в университетах средневековой Европы. Первые университеты в Европе появились в XII веке: 1119г – в Болонья, 1150г – в Париже, 1173г – в Салерно; впоследствии: 1229г – в Оксфорде, 1348г – в Праге.

Джон Локк о цезарепапизме и его влиянии на богословие и дела Церкви

  Благодаря заботе авторитарной власти о процветании Церкви, в свою очередь, угодливое приспособленчество её иерархов к волюнтаризму императоров и государей разных эпох в вопросах веры и делах церковных стало настолько очевидным и вопиющим, что это отметил более трехсот лет назад английский философ конца XVII – начала XVIII века, Джон Локк. В своем «Послание о веротерпимости» (1686г) он акцентирует внимание читателей на фактах угодливого приспособленчества духовенства времен первых римских императоров, а также церковников своей эпохи к воле монархов:

«Прекрасно известно, какова была церковь при правоверном государе и какова была она же при государе арианине. (Имеются в виду эпизоды из истории христианской церкви в IV в., когда собрания духовенства, угодливо приспосабливаясь к мнению очередного римского императора, выносили прямо противоположные решения касательно учения священника Ария, отрицавшего единосущность Христа и бога-отца.)
Но если это слишком отдалено от нас, то история Англии дает нам более свежие примеры того, как ловко, как проворно церковники при Генрихе, Эдуарде, Марии, Елизавете приспосабливали свои установления, символы веры, обрядность, да и вообще все, к воле государя: ведь эти государи в делах религии придерживались столь противоположных взглядов, издавали столь противоположные указы, что ни один человек, если он не безумец, я чуть было не сказал — безбожник, не осмелился бы утверждать, что какой-нибудь порядочный человек, чтящий истинного Господа, смог бы с чистой совестью, не оскорбляя бога нечестием, подчиняться всем их решениям по делам религии. Нужны ли еще слова?
(Локк перечисляет английских монархов из династии Тюдоров (указываются годы правления): Генриха VIII (1509—1547), Эдуарда VI (1547-1553), Марию (1553-1558), Елизавету I (1558-1603), с именами которых были связаны английская Реформация и Контрреформация, дальнейшее углубление Реформации и утверждение новой англиканской церкви.)» (3)

  Неудивительно, что в результате навязывания авторитарными правителями своим подданным религии рабов, Европа погрузилась на тысячелетие с лишним в «темное» средневековье.
  Волюнтаризм в вопросах богословия и делах Церкви авторитарных правителей европейских государств, начиная с Константина Великого, был свойственен в равной мере и иерархам Церкви, в частности, в их заботе о душах христиан в загробном мире, постоянно модернизируя представления христиан о нем. Банальным дуализмом понятий о Рае для праведников и Аде для грешников в христианском загробном мире они не ограничились, «обустроив» в нем место для Чистилища и Лимба для некрещенных младенцев, что принадлежало теологическому творчеству богословов Римско-католической церкви.

  Прозорливость иерархов Церкви средних веков, выраженная в их категорическом отказе от доктрины реинкарнации в Христианстве, как ни что иное способствовала процветанию церковного бизнеса при реализации весьма успешного финансового проекта Римско-католической церкви – торговля индульгенциями, о чем и пойдет речь далее.

«Манипуляция участью душ христиан» в загробном мире на примере торговли индульгенциями

  Отказ от доктрины реинкарнации в Христианстве, и как его следствие – учение об «отпущении грехов», позволило Римско-католической церкви ввести весьма прибыльную статью доходов в казну папства – торговля индульгенциями.
  В качестве стимула, эквивалентного финансовым расходам Римско-католической церкви на вербовку воинства для Крестовых походов как на юг Франции – Альбигойский крестовый поход для искоренения катарской ереси, так и в Святую землю, папа даровал крестоносцам «полное прощение» (indulgentia plenaria). Творчеству католических богословов принадлежали представления о том, что индульгенция может избавлять «от вины и наказания» (а culpa et а poena), что эквивалентно прощению самого греха.
  Можно только восхищаться изобретательности теологов Римско-католической церкви позднего средневековья в их стремлении подвести задним числом богословское обоснование индульгенциям, что им блестяще удалось продемонстрировать в 1343 году, когда на свет божий появилась доктрина «сокровищницы» церкви. Согласно этой доктрины, добрые дела Иисуса Христа, Девы Марии и святых Отцов церкви составляют некий запас святости – «сокровищницу» церкви. Априори подразумевалось, что святость одних представителей сообщества христиан, включая запасы сокровищницы церкви, превышает греховность других, что и легитимизировало в конечном итоге индульгенции («папские отпущения»).

  Рис. Сатирическая гравюра, разоблачающая торговлю папскими отпущениями. 

  На фоне своего изначального предназначения, которое формально ограничивало практику дарования индульгенций, вскоре появились примеры злоупотреблений, получившие уже в XVI веке широкое распространение среди наиболее предприимчивых «комиссаров папских отпущений» (квесторов), торговавших индульгенциями направо и налево.

  «69. Епископам и священникам вменяется в обязанность принимать комиссаров папских отпущений со всяческим благоговением». (Мартин Лютер. 95 тезисов. 1517г)

  В 1439 году на Ферраро-Флорентийском Соборе (1438-1445) было официально закреплено в догматике католического богословия учение о Чистилище, сформулированное ещё в XIII веке, чем также не преминули воспользоваться торговцы индульгенциями, предоставляя их родственникам умерших, души которых отбывали наказание в Чистилище.
  Квесторы часто не только преднамеренно ошибочно толковали предназначение индульгенции, но также и не гнушались торговлей фальшивых грамот, содержавших формулу отпущения грехов «a culpa et a poena» (от вины и от наказания).

  Начиная с XVI века «злоупотребления» при торговле индульгенциями стали настолько беззастенчивыми, что за деньги Церковь готова была простить не только прошлые, но и будущие грехи, тем самым, фактически, поощряя верующих жить во грехе. Чем больше народец погружался в греховную жизнь, тем прибыльнее становился церковный бизнес, «после покупка индульгенции открывавший грешнику путь в Царствие Небесное».
  Кто ж из прихожан не поведется на посулы вечного блаженства в загробном мире из уст «наместников Бога на земле»*, ценой которого (блаженства) является либо пожертвование на церковь финансовых средств, либо оказание ей неоценимых услуг, например, во времена Крестовых походов, а для простолюдинов – покупка индульгенций, что и составляло немалую долю доходов в казну папства от реализации этого финансового проекта.
  *  – «Никому Бог не прощает греха, не заставив в то же время покориться во всем священнику, Своему наместнику». (7-й тезис М. Лютера)

  «Злоупотребления» при торговле индульгенциями приобрели беспрецедентные размеры, став повсеместными в XVI веке, что было обусловлено амбициозными планами понтификов, начиная с Юлия II, по финансированию строительства нового собора Св. Петра взамен Константиновской базилики IV века.

Рис. Базилика Св. Петра. (Basilica_San_Pietro.jpg)

  Базилика Св. Петра как главная церковь папства была построена по повелению Константина Великого в IV веке, став объектом паломничества христиан со всей Европы. К началу XVI века она изрядно обветшала, все чаще нуждаясь в ремонтных и реставрационных работах, финансирование которых в перспективе могло стать серьезным обременением для папской казны.

  За прошедшее тысячелетие Римско-католическая церковь укрепила свое положение в Европе, став богатейшим и влиятельным общественным институтом, чего нельзя сказать о Римской империи времен Константина Великого, которую вскоре после строительства базилики Св. Петра и возведения Христианства в статус государственной религии ожидал упадок и дробление её территорий на отдельные государства. И уже к XVI веку даже на территории современной Италии существовали города-государства: Неаполь, Флоренция, Милан и Венеция, наравне с папской областью, с её столицей в Риме. 

                                                 Карта Римской империи IV века.

  Притязания понтификов на право вмешиваться во внутренние дела европейских государств часто наталкивались на сопротивление, что подрывало авторитет института папства. И дабы содействовать укреплению своей власти в глазах верующих Европы, папа Юлий II принял решение перестроить главную из своих церквей – базилику Св. Петра. В 1506 году он закладывает первый камень в фундамент собора, а 13 января 1509 года публикуется документ, папская булла, о начале реконструкции базилики Св. Петра.

  В соответствие с планами реконструкции, Константиновская базилика была закрыта лишь частично для богослужения, поскольку паломники со всей Европы по-прежнему приходили к гробнице Св. Петра. Поэтому большая часть Константиновской базилики была специально сохранена с целью привлечения финансовых средств на строительство нового собора. И поскольку новый собор, отвечая амбициозным замыслам Юлия II, должен был затмить своими размерами и роскошью убранства все существовавшие к XVI веку церкви папства, то финансированию этого колоссального проекта папа уделял особое внимание.
  Сбором пожертвований на строительство собора в церквях папства дело не ограничилось. Среди разнообразных способов привлечения финансовых средств для восполнения казны папства, расходуемой на строительство собора, самым прибыльным и перспективным стал «апгрейд» уже существовавшего финансового проекта, бесхитростно стимулирующий торговлю индульгенциями, чем и были обусловлены последующие «злоупотребления» в этом финансовом проекте Римско-католической церкви, существовавшим задолго до начала строительства собора Св. Петра.

  Несмотря на значительные расходы по финансированию строительства нового собора, папский клир утопал в роскоши, что глубоко шокировало монаха Августинского ордена, Мартина Лютера, когда он посетил Рим в 1511 году по делам ордена. Эта шоковая терапия не прошла бесследно, впоследствии окончательно избавив М. Лютера от иллюзии благочестивого образа понтификов и в целом Римско-католической церкви.

  Юлий II скончался в 1513 году. Его приемник, Лев X, с ещё большим усердием привлекал деньги на строительство собора, «закрывая глаза на злоупотребления» при торговле индульгенциями.
  Наместникам Бога на земле, папе и его священникам, было легко манипулировать религиозным сознанием легковерных прихожан, для которых единственной перспективой после смерти – была возможность оказаться либо в раю, что в мечтах лелеял всякий, либо в аду, вселяя ужас от такой перспективы. Да и перспектива, начиная с XV века, оказаться в Чистилище на неопределенное срок, воспринималась без особого восторга даже на фоне страданий, ожидавших грешников в Аду.
  «Представляется что Ад, Чистилище и Небеса — различны меж собой, как различны отчаяние, близость отчаяния и безмятежность». (16-й тезис М. Лютера)
  В те времена в Чистилище пребывали души католиков в состоянии «близости отчаяния», отбывая наказания, дабы через страдания получить очищение от грехов.

  По заверениям «недобросовестных» квесторов, индульгенция предоставляла отпущение грехов в обмен на небольшую сумму денег, что гарантировало покупателю, по крайней мере на момент её покупки, «полное обнуление всей его греховной предыстории» и примирение с Богом. Желавшим проявить христианскую любовь и заботу об умерших родственниках, отбывавших наказание в Чистилище, предприимчивые комиссары папских отпущений также предлагали свои услуги – купить индульгенцию, по завершении покупки которой душа родственника покинет Чистилище, возрадовавшись на Небесах. Это ли не пример манипуляции судьбами душ христиан в загробном мире слугами Господа, обусловленной, в частности, меркантилизмом этих «наместников Бога на земле».

  М. Лютер осудил подобную практику: «27. Человеческие мысли проповедуют те, которые учат, что тотчас, как только монета зазвенит в ящике, душа вылетает из Чистилища».
  Мало кто из набожных католиков был способен устоять от таких заманчивых предложений от «наместников Бога на земле», часто отдавая им последние сбережения ради вечного блаженства в раю.

  18 октября 1517 года Лев X опубликовал специальную буллу «об отпущении грехов и продаже индульгенций» в целях «оказания содействия построению собора Св. Петра и спасения душ христианского мира». Это событие стало последней каплей в чаше смирения монаха Августинского ордена и к тому времени уже доктора теологии, Мартина Лютера, который к 31 октября 1517 года сформулировал 95 тезисов, направленных против «злоупотреблений» при торговле индульгенциями.
  Тезисы были отправлены епископу Бранденбургскому и архиепископу Майнцскому, а их содержание стало предметом обсуждения в широких слоях населения Германии и за её пределами, поскольку М. Лютер осмелился вступить в богословскую полемику с самим папой, оспаривая и критикуя как моральные, так и богословские аспекты «злоупотреблений», получивших широкое распространение при торговле индульгенциями, о чем и пойдет речь далее.

Богословские аспекты критики торговли индульгенциями в 95 тезисах М. Лютера

  Богословская аргументация критики Мартина Лютера касалась не только явных «злоупотреблений» при продаже индульгенций, но и самой правомерности существования папских отпущений, продаваемых за деньги, что умоляло традиционную значимость священников в этих вопросах, а главное – обесценивало важность истинного раскаяния грешника, противопоставляя ему ложную щедрость проповедников индульгенций, обещавших, «что посредством папских индульгенций человек избавляется от всякого наказания и спасается» (21 тезис М. Лютера).
  Один из его тезисов вообще подрывал основы легитимности продаваемых за деньги индульгенций, напрямую противопоставляя им важность истинного раскаяния:

«36. Всякий истинно раскаявшийся христианин получает полное освобождение от наказания и вины, уготованное ему, даже без индульгенций».

  Более того, ставилась под сомнение доктрина «сокровищницы Церкви»:

«56. Сокровища Церкви, откуда папа раздает индульгенции – и не названы достаточно, и неизвестны христианам».

  М. Лютер наивно полагал, что он борется исключительно со «злоупотреблениями» проповедников папских отпущений, которые обманывают прихожан, вопреки истины папских отпущений, признавая их высокую значимость:

«24. Следовательно большую часть народа обманывают этим равным для всех и напыщенным обещанием освобождения от наказания.
32. Навеки будут осуждены со своими учителями те, которые уверовали, что посредством отпустительных грамот они обрели спасение.
80. Епископы, священники и богословы, дозволяющие вести такие речи перед народом, ответят за это.
71. Кто говорит против истины папских отпущений – да будет тот предан анафеме и проклят».

  Указывая на недопустимость злоупотреблений, М. Лютер благословляет тех, кто противостоит им, подчеркивая таким образом свою роль в этом деле, по всей видимости, надеясь заслужить благосклонность Льва X: «72. Но кто стоит на страже против разнузданной и наглой речи проповедника – да будет тот благословен».
  Он также возлагает надежды на папу, которому надлежит стоять на страже «святой благодати и истины»:

«73. Как, по справедливости, папа поражает отлучением тех, кто во вред торговле отпущениями замышляет всяческие уловки.
74. Так гораздо страшнее он намерен поразить отлучением тех, кто под предлогом отпущений замышляет нанести урон святой благодати и истине».

  Приведенной выше критикой торговли индульгенциями М. Лютер не ограничился, акцентируя внимание на противоречивости в богословском обосновании значимости для спасения души, с одной стороны, истинного раскаяния, с другой стороны, торговли индульгенциями:

«39. Непосильным трудом стало даже для наиболее ученых богословов одновременно восхвалять перед народом и щедрость индульгенций, и истинность раскаяния».

  Ему приходится с прискорбием констатировать, что подобные богословские противоречия порождают множество коварных вопросов мирян, которые ставят в тупик «наиболее ученых богословов», в их устремлениях поддерживать среди верующих должное почтение к папе:

«81. Это дерзкое проповедование отпущений приводит к тому, что почтение к папе даже ученым людям нелегко защищать от клевет и, более того, коварных вопросов мирян.
82. Например: Почему папа не освободит Чистилище ради пресвятой любви к ближнему и крайне бедственного положения душ, – то есть по причине наиглавнейшей, – если он в то же время неисчислимое количество душ спасает ради презренных денег на постройку храма – то есть по причине наиничтожнейшей?
84. Или: В чем состоит эта новая благодать Бога и папы, что за деньги безбожнику и врагу Божию они позволяют приобрести душу благочестивую и Богу любезную, однако за страдание такую же благочестивую и любимую душу они не спасают бескорыстно, из милосердия?
86. Или: Почему папа, который ныне богаче, чем богатейший Крез, возводит этот единственный храм св. Петра охотнее не на свои деньги, но на деньги нищих верующих?
87. Или: Что папа прощает или отпускает тем, кто посредством истинного покаяния имеет право на полное прощение и отпущение?»

  На основании этих аргументов, М. Лютер делает весьма неутешительный вывод: «Подавлять только силой эти весьма лукавые доводы мирян, а не разрешать на разумном основании – значит, выставлять Церковь и папу на осмеяние врагам и делать несчастными христиан». (90-й тезис М. Лютера).

  Фактически, в большинстве своем его тезисы были направлены на борьбу со злоупотреблениями проповедников папских отпущений, что монахом Августинского ордена (с 1506г), священником (с 1507), доктором теологии (с 1512г) и преподавателем теологии в Виттенбергском университете, М. Лютером, было воспринято как покушение на догматы Церкви, которые обосновывали важность роли священников, истинного раскаяния и церковного наказания для отпущения грехов.

                                                                      Рис. Торговля индульгенциями 

  Нетерпимость и резкость в формулировках тезисов М. Лютера были спровоцированы ещё и тем, что главным объектом обмана «проповедников папских отпущений» в большинстве своем становились нищие христиане, обираемые таким образом ради строительства собора Св. Петра:

  «50. Должно учит христиан: если бы папа узнал о злоупотреблениях проповедников отпущений, он счел бы за лучшее сжечь дотла храм св. Петра, чем возводить его из кожи, мяса и костей своих овец».

  Его тезисы содержат множество нравоучительных рассуждений о том, как следует христианам относиться к папским отпущениям, например:

«41. Осмотрительно надлежит проповедовать папские отпущения, чтобы народ не понял ложно, будто они предпочтительнее всех прочих дел благодеяния.
43. Должно учить христиан: подающий нищему или одалживающий нуждающемуся поступает лучше, нежели покупающий индульгенции.
44. Ибо благодеяниями приумножается благодать и человек становится лучше; посредством же индульгенций он не становится лучше, но лишь свободнее от наказания.
45. Должно учить христиан: тот, кто, видя нищего и пренебрегая им, покупает индульгенции, не папское получит прощение, но гнев Божий навлечет на себя.
46. Должно учить христиан: если они не обладают достатком, им вменяется в обязанность оставлять необходимое в своем доме и ни в коем случае не тратить достояние на индульгенции.
47. Должно учить христиан: покупка индульгенций – дело добровольное, а не принудительное».

  Казалось бы, М. Лютер искренне выступает в роли защитника этических ценностей христианского учения, по всей видимости, надеясь этим заслужить одобрение папы, доводя до его сведения перечень злоупотреблений проповедников папских отпущений. Он явно надеялся на благосклонность к себе Льва X, отправив свои тезисы епископу Бранденбургскому и архиепископу Майнцскому, соблюдая таким образом церковную субординацию. Однако этические ценности христианского вероучения и традиции Церкви, пламенным поборником которых выступал М. Лютер, критикуя в своих тезисах торговлю индульгенциями, в начале XVI века потеряли свою актуальность для понтификов, уступив место приоритетам меркантилизма в их заботах о реконструкции базилики Св. Петра. Следствием чего и стал апгрейд финансового проекта Римско-католической церкви: «дарование индульгенций» за те или иные заслуги перед Церковью, сведенный к банальной и повсеместной торговли индульгенциями (отпущение грехов) под благовидным предлогом заботы папы Льва X о «спасении душ христианского мира». Так что последующий раскол Римско-католической церкви имел свою меркантильную подоплеку.

Меркантильная подоплека возникновения Протестантизма

  Посредством аргументации, приведенной в 95 тезисах, М. Лютера отстаивал многовековые традиции Церкви, в частности, – роль священников как «наместников Бога на земле» в деле отпущения грехов прихожан, посредством соответствующей процедуры, начиная с раскаяния грешника, и последующего наложения на него церковного наказания, что прежде также приносило Церкви финансовую прибыль, как и иная разновидность церковной деятельности священников.
  Решение же Льва X интенсифицировать торговлю папскими отпущениями, фактически, в значительной мере упраздняло существовавшую прежде процедуру прощения священниками грехов прихожан, что было обосновано необходимостью финансирования строительства собора Св. Петра. По всей видимости, М. Лютер изначально этого не понял, ведя речь о каких-то злоупотреблениях, приписывая их преступной нерадивости проповедников папских отпущений.
  В результате меркантильно-богословского обоснования теологами Льва X торговли индульгенциями, один финансовый инструмент извлечения доходов Церкви, посредством отпущения грехов прихожан священниками, приносивший прибыль в казну местных приходов, был заменен на другой финансовый инструмент – торговлю папскими отпущениями, прибыль от продажи которых шла напрямую в казну папства.

  Здесь важно понять «логику» богословского обоснования интенсификации торговли индульгенциями, скрытую за поверхностными рассуждениями о роли «сокровищницы» Церкви.
  М. Лютер настаивал на важности нравственного аспекта при отпущении грехов священником, налагавшим на грешника церковное наказание в качестве испытания истинного покаяния: «40. Истинное раскаяние ищет и любит наказания, …»
  Церковное наказание предполагает, в первую очередь, некую нравственную работу над собой грешника, который кается «наместнику Бога на земле» в своем грехе, дабы посредством церковного наказания примириться с Богом и заслужить Его прощение.
  Смысл и логика финансового новодела Льва X по интенсификации торговли индульгенциями сводились к тому, что Церковь выкупала за деньги тот объем нравственной работы над собой грешника, который ему надлежало совершить в контексте церковного наказания за свой грех. Это элементарная торговая сделка, и не более того, приносившая в казну папства гораздо большую прибыль, чем та прибыль, которую она получала от прежней процедуры отпущения грехов прихожан священниками, по большей части остававшейся в местных приходах.
  Аморальность подобной сделки отмечает М. Лютер во второй половине 40-го тезиса: «40. Истинное раскаяние ищет и любит наказания, щедрость же индульгенций ослабляет это стремление и внушает ненависть к ним или по крайней мере, дает повод к этому».

  Бизнес-проект Льва X, по сути своей заменявший деятельное раскаяние грешника покупкой индульгенции, был ошибочно воспринять М. Лютером как многовариантность злоупотреблений в сфере существовавших и ранее «папских отпущений», о важности которых он пишет в тезисах. Как видим, для монаха Августинского ордена, доктора теологии и преподавателя богословия в Виттенбергском университете, М. Лютера, понятия о «святой благодати и истине» в христианской вере были несоизмеримей важнее этого новодела Льва X в финансовом проекте Римско-католической церкви под названием «папские отпущения».
  Следовательно, заблуждались не столько проповедники папских отпущений, которых М. Лютер уличал в злоупотреблениях, сколько заблуждался он сам, поскольку по своей наивности, свидетельствующей об искренности его веры, он был далек от мысли, что Лев X преднамеренно пошел на нарушение заведенного веками ранее порядка отпущения священниками грехов прихожан.
  Если прежде священники были вовлечены в процедуру отпущения грехов прихожан, тем самым содействуя пополнению казны своих приходов, то с появлением комиссаров папских отпущений все сборы от продажи индульгенций уходили напрямую в казну папства, оставляя священников немыми свидетелями перераспределения финансовых потоков явно не в пользу их приходов. Следовательно, от этого меркантильного новодела Льва X страдали, в первую очередь, католические приходы по все Европе, поскольку верующие, покупая папские индульгенции, уже не нуждались как прежде в помощи священников своих приходов в деле искупления грехов.

  Вполне естественно, что тезисы М. Лютера были восприняты Львом X как прямая угроза его финансовому проекту, «облагороженному» его заботой «о спасении душ христианского мира». Поэтому для начала, в 1519 году, автора тезисов вызвали на Лейпцигский диспут, где он осмелился выразить свои сомнения в праведности понтифика. Эта дерзость привела к тому, что Лев X отлучил его от Церкви и предал его анафеме. В свою очередь, М. Лютер публично сжёг во дворе Виттенбергского университета папскую буллу об отлучении его от церкви. И уже в обращении «К христианскому дворянству немецкой нации» он заявляет, что борьба с папским засильем является делом всего немецкого народа!

  Таким образом, новодел Льва X, по перераспределению финансовых потоков в пользу центра (папства), способствовал не только росту поборов среди беднейших слоев христиан по всей Европе под благовидным предлогом заботы папы «о спасении душ христианского мира»(!), что свидетельствовало об аморальности торговли индульгенциями, но и привел к обеднению местных приходов. А подобное перераспределение финансовых потоков часто и влечет за собой активизацию центробежных сил, что и стимулировало зарождение протестантизма в Германии и его распространения в нескольких странах центральной и северной Европы.
  Вполне очевидно, что именно перераспределение финансовых потоков далеко не в пользу местных приходов впоследствии привело к тому, что публикация 95 тезисов М. Лютера, формально, стала решающим фактором в церковном расколе, стимулируя протестные настроения как в среде верующих, так и в среде священников и монахов центральной и северной Европы, сплотив их ряды.

  Меркантилизм богословского обоснования финансового новодела Льва X стал очевиден для многих «ученых богословов», как упоминает об этом М. Лютер в 39 тезисе: «Непосильным трудом стало даже для наиболее ученых богословов одновременно восхвалять перед народом и щедрость индульгенций, и истинность раскаяния». А финансовые убытки местных католических приходов по всей Европе стали вполне реальной перспективой на их необозримое будущее под эгидой Римско-католической церкви. Поэтому нет ничего удивительного в том, что эти центробежные силы разорвали единство Римско-католической церкви, приведя к расколу в католическом мире на протестантов и католиков. 

  И символом этого раскола стал собор Святого Петра!

Фото Собора Св. Петра.

  Казалось бы, по замыслам понтификов XVI века новый собор Св. Петра должен был служить символом объединения христиан Европы и мира, однако он стал символом раскола в христианском мире. И причиной этому стал меркантилизм богословского обоснования финансового новодела Льва X, который противоречил многовековым традициям Церкви, умоляя роль священников в деле отпущения грехов прихожан, и нивелируя моральные аспекты важности церковного наказания и истинного раскаяния. И что было не менее существенным поводом для раскола – снижение прибыльности церковного бизнеса на местах, т.е. в католических приходах по всей Европе.

*             *             *             *             *

  Как правило, при рассмотрении 95 тезисов М. Лютера делается больший акцент на богословских разногласиях между протестантами и католиками, включая констатацию факта аморальности торговли индульгенциями в XVI веке, когда за звонкую монету комиссары папских отпущений гарантировали христианам прощение грехов и примирение с Богом, что обеспечивало им впоследствии вознесение на Небеса, как желанную для всех христиан перспективу вечной загробной жизни.
  Однако вполне очевидный факт перераспределения финансовых потоков, ранее питавших казну местных приходов, в пользу папской казны, как фактор, повлиявший на зарождение Протестантизма, обычно обходится молчанием, не акцентируя внимание на меркантильности понтификов и сторонников протестантизма из среды священников центральной и северной Европы, лишавшихся немалой доли прибыли местных приходов под эгидой Римско-католической церкви.

 Подводя итоги

  Богословский волюнтаризм Константина Великого, выразившийся в украшении базилики Св. Петра статуями Иисуса Христа и его апостолов, вопреки одной из главных заповедей Бога Отца, породил конфликт между иконоборцами и почитателями икон, тлевший многие века в среде христиан Европы вплоть до XVI века. В свою очередь, богословский волюнтаризм финансового новодела Льва X при строительстве нового собора Св. Петра привел также к расколу в христианском мире.
  В конечном итоге, многовековой конфликт между иконоборцами и почитателями икон «благополучно» разрешился в католическом мире при разделении христиан на католиков и протестантов, последние из которых окончательно отказались от почитания икон в том его виде, какое свойственно католической и православной традиции. И это произошло несмотря на то, что актуальность иконоборческой инициативы в XVI веке не была решающим фактором для зарождения протестантизма, свидетельствуя о латентном характере иконоборческих настроений, распространённых среди католиков центральной и северной Европы.

  Для протестантов собор Св. Петра стал воплощением излишеств Римско-католической церкви и её понтификов. Затянувшееся на 120 лет (1506 – 1626гг) строительство собора позволило протестантам сравнивать его с Вавилонской башней как символом папской гордыни, ни без сарказма отождествляя Рим с новым Вавилоном.
  Таким образом, собор Св. Петра весьма символичен в качестве повода для серьезных расколов в христианском мире, став материальным воплощением богословского волюнтаризма как его основателя, Константина Великого, при строительстве базилики Св. Петра, так и понтификов, занимавшихся спустя тысячелетие его «реконструкцией» – возведением нового собора Св. Петра.
  На примере меркантилизма теологии Римско-католической церкви, обосновавшей в XVI веке необходимость интенсификации торговли индульгенциями («папскими отпущениями»), можно наглядно убедиться в том, как легко Церковь может манипулировать судьбами душ своих прихожан в загробном мире, извлекая из этого финансовую выгоду, и насколько аморальной являлась торговля индульгенциями, открывавшими путь в христианский рай даже безбожникам, на что обращал внимание М. Лютер, приводя наиболее язвительное высказывание прихожан по этому поводу:

«84. Или: В чем состоит эта новая благодать Бога и папы, что за деньги безбожнику и врагу Божию они позволяют приобрести душу благочестивую и Богу любезную, однако за страдание такую же благочестивую и любимую душу они не спасают бескорыстно, из милосердия?»

  Да и сама церковная традиция отпущения грехов прихожан священниками выглядит с внешней стороны ненамного лучше торговли папскими отпущениями, также вселяя надежды грешникам на рай, принося иными путями доход местным приходам.

  Признание доктрины реинкарнации в Христианстве, чему так или иначе содействовал учитель Церкви III века, Оригена (185—254 г), рассуждая «о предсуществовании душ», не позволило бы Римско-католической церкви обогащаться на продаже индульгенций, гарантируя прихожанам от имени Церкви отпущение грехов, и как следствие этого – «льготный билет» на Небеса, особо обнадеживая такой перспективой обладателей увесистых кошельков, что противоречило даже уверениям Иисуса Христа: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Мф. 19:24, Мк. 10:25, Лк. 18:25).
  Да и в православной России издревле в народе бытовало изречение: «украл, на церковь дал; вот ты и не вор, а праведник», характеризующее моральные изъяны деятельности «наместников Бога на земле», что не утратило своего значения и по сей день в той же степени, в какой до сих пор существует практика дарования индульгенций в Ватикане за те или иные заслуги перед Римско-католической церковью.

  Таким образом, краеугольным камнем в фундаменте церковного бизнеса, надежно гарантирующим его процветание, стала парадигма религиозного мышления, основанная на отказе от концепции реинкарнации в Христианстве. Авторство же этой парадигмы религиозного мышления не принадлежит христианской теологии, т. к. она была заимствована из религии Древнего Египта, зародившейся тремя с лишним тысячелетиями ранее возникновения Христианства. Именно египетским жрецам заупокойного культа конца IV тысячелетия до н. э. принадлежит идея отказа от концепции реинкарнации, ставшая также краеугольным камнем религии Древнего Египта, содействуя процветанию её заупокойного бизнеса на протяжении почти трех тысячелетий.
  Религиозные верования о загробной жизни, сформировавшиеся в доисторическом Египте под влиянием отказа от концепции реинкарнации, в I тысячелетии до н. э. были чужды цивилизованным народов античного мира, малой Азии и религиям народов Индостана. Поэтому-то и в первые века становления христианской догматики разгорались споры между сторонниками концепции реинкарнации, среди которых наиболее ярким представителей был учитель церкви III века, Ориген, и её противниками, предвкушавшими очевидные финансовые выгоды для церковного бизнеса от отказа от концепции реинкарнации, «имея перед глазами пример процветания» заупокойного бизнеса религии Древнего Египта на протяжении двух-трех тысячелетий. Как выясняется, приоритеты церковного бизнеса, в его отнюдь небескорыстных заботах о судьбах душ христиан в загробном мире, оказались решающими в раннехристианских спорах со сторонниками лоббирования концепции реинкарнации в Христианстве.

Аргументация современных апологетов Церкви супротив реинкарнации

  На протяжении тысячелетия с лишнем тотального господства библейской картины мира в общественном сознании населения Европы, слугам Господа («наместникам Бога на земле» М. Лютер) было достаточно просто прибегать к устрашению прихожан Карами Его небесными, препятствуя распространению любой ереси, не говоря уже о «более весомой аргументации», взятой на вооружение Св. Инквизицией. Современным же апологетам Церкви остается лишь прибегать по привычке к вековым традициям устрашения верующих, отзываясь об идее перевоплощения как о дьявольском искушении, дополняя эти страшилки рационалистической аргументацией, якобы свидетельствующей об абсурдности самой идеи перевоплощения. Вот образчик подобной аргументации от профессора МДА Осипова А.И.:

«Если бы перевоплощение было законом жизни и было бы повсеместно, то надо было бы предполагать, без каких-либо оговорок, что каждый рождающийся человек должен иметь хоть какую-то память о своем, по крайней мере предыдущем перевоплощении, а скорее всего и о предыдущих воплощениях, но мы этого не находим – нет этого. За редчайшими исключениями – никто этого не знает, никто ничего не помнит. Он живет так, как будто появился первый раз на этом свете.
По этому поводу есть очень хорошее замечание (Дж.) Локка, английского философа XVIII века, который говорил: «если нет памяти о прежнем воплощении, то нет и тождества личности. Нет, следовательно, и перевоплощения, а есть просто рождение нового дня».
Ведь душа та же самая перевоплощается, следовательно, память должна быть! Связь не может разрываться. Локк правильно говорил, следовательно, и нет никаких перевоплощений, поскольку нет никакой памяти о предыдущих состояниях.
…
Эта доктрина перевоплощения – это какое-то дьявольское искушение». («О реинкарнации» - www.youtube.com/watch?v=kTZl6IFkKOc&feature=youtu.be).

  Свою уверенность в невозможности существования перевоплощения душ А.И. Осипов подкрепляет словами английского философа XVIII века Джона Локка, а их совместная аргументация сводится к тому, что у человека отсутствует память о предыдущем воплощении, которая, по их мнению, должна обязательно сохраняться во всех случаях, без исключений. Чего нет, а отсюда и следует «закономерный» вывод об абсурдности концепции перевоплощения душ.

  Следует напомнить об одном из наиболее известных изречений Джона Локка: «Нет истин, которые бы пользовались признанием всего человечества», что в некоторой степени смягчает категоричность отрицания им перевоплощения душ, как всего лишь его попытки поиска разумного объяснения возможности существования перевоплощения или его отсутствия.
  И вообще, философия Джона Локка (1632-1704) являлась в большей степени ценным ресурсом для деистов, чем для апологетов Церкви, «не в последнюю очередь потому, что в «Письме о терпимости», сочиненном между 1685-1686 гг. во время изгнания в Голландии, Локк утверждает, что религиозные верования невозможно никаким образом обосновать». (Дж. Х. Брук, Наука и религия: Историческая перспектива, М, 2004., где в качестве «Письма о терпимости» упоминается «Послание о веротерпимости», 1686, Локк Дж.)
  («Деизм (от лат. deus – Бог) – религиозно-философское направление, признающее существование Бога и сотворение им мира, но отрицающее большинство сверхъестественных и мистических явлений, Божественное откровение и религиозный догматизм».)

  Аргументация доктора богословия Осипов А.И., отрицающая реальность существования реинкарнации, достаточно поверхностно отражает попытку осмысления возможности перевоплощения, дарованного Божьим Промыслом реального Бога-Творца вечной душе, как возможности начать жизнь в новом воплощении с чистого листа, имея в багаже лишь собственный наработки предыдущего воплощения, отягощенного или нет опять же лишь своей собственной греховной наследственностью, что в значительной степени и предопределяет начальные условия жизни в очередном воплощении.
  Христианская же иллюзия о том, что ад и рай существуют лишь в ином мире, в корне противоречит жизненным реалиям земного бытия, демонстрирующим с исчерпывающей очевидностью присутствие в жизни людей как высшего блаженства, так и нечеловеческих страданий, как двух полюсов, между которыми простирается море житейских радостей и страданий, выпавших на долю обитателей земли в их настоящем земном воплощении.
  Такое положение вещей в нашем и потустороннем мирах как раз и подразумевает потенциальную возможность и смысловую непротиворечивость концепции перевоплощения вечных душ, как возможности их повторного возрождения из «небытия» потустороннего мира к жизни на земле в новом теле, где и там и там душа человека продолжает испытывать весь спектр эмоционально насыщенных чувств от высшего блаженства до нечеловеческих страданий.

Ад и рай – в небесах», - утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай – не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай – это две половинки души.
                                                  Омар Хайям.

  Почему вообще Осипов А.И. считает, что память о жизни в предыдущих воплощениях обязательно должна сохраняться? Он опирается в своих представлениях об этом, естественно, на христианскую традицию отрицания реинкарнации, и на представления Христианства о Своем Боге в контекста библейской картины мира, лишь Творцом которой Он и является. Теологический волюнтаризм апологетов Иудаизма и Христианства выражается в первую очередь в навязывании своим последователям веры в то, что именно их Бог, Яхве/Господь, является единственным Творцом мира. При этом совершенно беззастенчиво игнорируется тот факт, что верховные Боги язычников разных народов, включая древних евреев в бытность их язычниками, также были причастны к сотворению мира и рода человеческого. Нет ничего удивительного в том, что основатели большинства религий на протяжении всей истории человечества проецировали свои представления о Боге или о верховных языческих Богах на реального Бога-Творца мироздания.

*             *             *             *             *

  К слову, в отличие от современных апологетов Церкви, даже авторы Ветхого Завета вполне адекватно для своего времени воспринимали роль своего бога Яхве (Господа), сопоставляя Его с богами других народов, о чем свидетельствует цитата из Книги Судей:

«В повествовании о военачальнике Иеффае (Йифтахе) Яхве фигурирует как собственно израильский бог, аналогичный богам других народов по своей роли и по своим функциям.
Обращаясь к аммонитскому царю, Иеффай говорит (Суд. 11:24): «Разве не тем, что дал тебе во владение Хамос [Кемош], твой бог, ты владеешь? А тем, что дал во владение Яхве, наш бог, нам, этим мы владеем». (4)

  Эта же цитата из Ветхого Завета Библии:

«Не владеешь ли ты тем, что дал тебе Хомас, бог твой? И мы владеем всем тем, что дал нам в наследие Господь, Бог наш». (Кн. Судей 11:24)

  Как известно, Яхве (Господь) даровал Своему народу в наследие «землю обетованную» – констатация факта.
  Сообразно логике авторов Книги Судей (и Ветхого Завета в целом) из приведенной выше цитаты, они таким образом косвенно оценивали могущество своего Бога и богов других народов по тем владениям, которые дали им боги в наследие. Так вот, если сравнивать площадь территории «земли обетованной» с территориями, например, Египта или Персии, то эта сравнительная оценка будет не в пользу всемогущества бога евреев Яхве (Господа). Площадь владений египтян и персов значительно превышала в те времена территорию «земли обетованной», что подразумевает большее могущество богов Египта и Персии.
  Для тех, кто может усомниться в такой логике авторов Книги Судей, приведу дополнительную аргументацию: если бы бог евреев Яхве (Господь) был действительно более могущественным, чем боги Египта, то Ему и вовсе не было бы нужды, прибегая к обману фараона, выводить Свой народ из Египта. Вместо этого Он даровал бы египетские территории Своему народу, обратив в рабство фараона и его народ. Какие проблемы при Его-то всемогуществе?! Он этого не сделал, поэтому мифотворчество авторов Книги Исход, и Пятикнижия в целом, также вполне адекватно представляет своего бога Яхве могущественнее лишь фараона как человека, но не могущественнее богов Египта.

  И вообще, мифотворчество основателей любых религий априори подразумевает набор исключительных качеств собственных богов, верховные боги которых непременно были задействованы в сотворении мира и первых людей, что также никак не свидетельствует в пользу какой-либо исключительности мифотворчества Моисея и других авторов Пятикнижия о ветхозаветном Боге (Яхве, Господ).
  С другой стороны, элементарное отсутствие в божественной природе Бога Отце христиан такой ипостаси как Высший Разум, напрочь перечеркивает какую-либо апелляцию к здравому смыслу в рассуждениях о Нем, что и сделало христианское богословие жертвой волюнтаризма как императоров (монархов), так и иерархов Церкви, примеров чему было приведено множество.

*             *             *             *             *

  Признание несоответствия библейской картины мира реальностям современных представлений о мироздании позволяет уже вести речь, все также в контексте божественного начала в сотворении мира, не о библейском Боге, а о Боге-Творце того самого реального мироздания, которое соответствует нашим сегодняшним представлениям о нем. Уже в свете этого уточнения, возникает вопрос: с какой стати реальный Бог-Творец мироздания, сообразно доктрине реинкарнации, милостиво дарующий повторную возможность душе воплотиться в новом теле человека, должен его «тыкать носим в грязное белье» предыдущего воплощения, под которым подразумевается как сама телесная оболочка предыдущего воплощения, так и память о предыдущем воплощении. Ведь чаще всего с греховностью отождествляются именно телесные искушения плоти в материальном мире, где тело человека является лишь сосудом для души, имеющим свои особые приоритеты в материальном мире, вполне очевидно, установленные также по Божьему Промыслу реального Бога-Творца мироздания.
  Нас же не удивляет, что, согласно доктрины реинкарнации, в следующем воплощении душа человека получает новое тело, а предыдущая телесная оболочка предана земле или огню, как забвению о предыдущем воплощении в этом теле. Поэтому и память о предыдущем воплощении не сохраняется в новом воплощении по той же причине, по какой не сохраняется тело предыдущего воплощения, также обреченная (память) на тлен и вечное забвение.

  Сам по себе факт несохранения памяти о личности своего предыдущего воплощения не является достаточным аргументом для отрицания реальности перевоплощения душ (реинкарнации), а отражает лишь преднамеренно искаженный взгляд на неё, обусловленный заботой апологетов Церкви о процветании своего бизнес. Отрицая реинкарнацию, они довольствуются христианской концепцией единственного воплощения новоявленной души в тело младенца на 40-й день после зачатия, и как «заповедовал» император Юстиниан I (483-565): «Церковь же, наученная божественными Писаниями, утверждает, что душа сотворена вместе с телом, а не так, что одно прежде, а другое после».
  Ментальная ущербность христианской концепции единственного рождения души и тела находит свое подтверждение в неспособности на её основе дать объяснение многим фактам как на примерах из жизни людей (богатый /бедный, здоровый/больной и т.п.), так и на примере смерти младенцев, бессмертные и невинные души которых по Промыслу Бога христиан постоянно пополняют какой-то запредельный по своим размерам ареал христианского загробного мира. Бог христиан явно ничего не предпринимает, чтобы продлить жизнь этих младенцев с ещё безгрешными душами, хотя бы до того возраста, когда они осмысленно начнут отвечать за свои грехи, чтобы впоследствии воздать им по их заслугам, распределяя души либо в рай, либо в ад христианского загробного мира. Отсутствие элементарного здравого смысла в подобных деяниях, опосредованно «приписываемых» апологетами Церкви своему Богу, лишает христианскую концепцию мало-мальски разумного начала, что и является следствием отсутствия у Бога христиан такой ипостаси как Высший Разум.

*             *             *             *             *

  Возвращаясь к аргументации апологетов Церкви об абсурдности идей существования перевоплощения душ, можно констатировать, что единственным «действенным аргументом» в арсенале аргументации, призванным защитить свою паству от чуждой Христианству «ереси» о перевоплощении душ, остается лишь признание этой концепции дьявольским искушением.
  Подобная аргументация зиждется на исконной традиции этой религии, уходящей корнями к ветхозаветному Богу, эксплуатировать животный страх в качестве стимула веры, примером чему служит цитата из Книги Исход:

«И увидели Израильтяне руку великую, которую явил Господь над Египтянами, и убоялся народ Господа и поверил Господу и Моисею, рабу Его» (Исход 14:31).

  Основателям Иудаизма для внушения своим последователям веры в Яхве было достаточно внушать им страх перед Ним, о чем также свидетельствуют слова Моисея из Пятой Книги его, Второзаконие, где он сам дает характеристику «Богу Евреев», отождествляя Его с Богом страшным, вменяя в обязанность еврейскому народу бояться Его:

«Итак, Израиль, чего требует от тебя Господь, Бог твой? Того только, чтобы ты боялся Господа, Бога твоего, ходил всеми путями Его, и служил Господу, Богу твоему,» (Второзаконие 10:12)

  Если в Иудаизме было достаточным для противостоянии любой ереси или вероотступничеству прибегать к образу великого и страшного «Бога Евреев», Яхве, внушая вероотступникам страх перед Ним, то уже в Христианстве апологеты Церкви стали прибегать к запугиванию происками христианского же Дьявола, как порождения мифотворчества в христианском богословии.
  Библейское повествование, в частности, о сотворении мира, как «библейская сказка», наравне с прочим библейским мифотворчеством, предназначено для взрослых, прививая христианам основы библейской картины мира. Как и любой сказочный мир, в библейской картине мира присутствует множество сказочно-мифологических персонажей, среди которых «гений» Зла, Дьявол, является персонажем с самой негативной аннотацией. Он введен христианскими теологами в «библейскую сказку» по примеру многих аналогичных по своему негативному потенциалу персонажей сказок, предназначенных для детей: в Англии – Бугимен, во Франции – Костоправ, в России – Кощей, Баба-яга, а для самых маленьких деток – Бабайка.
  Такие персонажи неслучайно фигурируют в детских сказках, выполняя в обыденной жизни важную роль в процессе прививки послушания у малых деток. Взрослые часто прибегают к запугиванию детей подобными сказочными персонажами, чтобы добиться от ребёнка послушания, что весьма действенно в краткосрочной перспективе. Однако чрезмерное запугивание ребенка или просто вошедшая в привычку у взрослых систематическая эксплуатация подобных сказочных персонажей в воспитательных целях, как справедливо утверждают детские психологи, имеет свои негативные последствия для психики ребенка и его будущего во взрослой жизни.

  Эта общемировая практика запугивания страшилками непослушных деток, естественно, была взята на вооружение библейскими «сказочниками», и на смену Бабайки из детских сказках, в сказках для взрослых пришел Дьявол и пр. нечисть, имеющие аналогичный воспитательный потенциал, дабы пресекать непослушание христиан. Постоянное запугивание уже взрослых людей «сказочными» библейскими персонажами имеет также свои негативные последствия для их психики, выраженные в религиозном фанатизме (крайней набожности), как явном отклонение от норм человеческой психики:

«В XVII в., особенно до 1660 г., обычным способом лечения сумасшедших был религиозный экзорцизм; но впоследствии безумцев перестали считать одержимыми дьяволом. В Англии крайняя набожность сама по себе стала рассматриваться новой медицинской элитой как признак безумия». (3)

  Таким образом, апологеты Церкви испокон веков добивались послушания прихожан, прибегая к их запугиванию «сказочным персонажем» не менее сказочной библейской картины мира, Дьяволом, что мы и наблюдаем в качестве наиболее весомой аргументации доктора богословия Осипова А.И., отождествляющей концепцию перевоплощения душ «с дьявольским искушением».

*             *             *             *             *

  В связи с тем, что парадигма религиозного мышления, основанная на отказе от концепции реинкарнации, не принадлежит авторству христианской теологии, а была унаследована идеологами религии ранних христиан у жрецов заупокойного культа религии Древнего Египта, чему существует множество подтверждений, напрашивается закономерный вопрос: каковы причины возникновения в IV тысячелетие до н. э. этой совершенно новой для религиозной культуры человечества парадигмы религиозного мышления, основанной на отказе от концепции реинкарнации, в среде жреческого сословия ещё доисторического Египта? Ответу на этот вопрос, в контексте истории (возникновения, расцвета и упадка) религии Древнего Египта, посвящен отдельный раздел сайта – Тайны религии Древнего Египта.

     2019-2020гг.

Литература

1. Джонатан Харрис. Византия. История исчезнувшей империи. 2017.
2. Таранов П.С. Звезды мировой философии. Москва. 1999.
3. Дж.Х. Брук. Наука и религия: Историческая перспектива, М, 2004.
4. И.Ш. Шифман. Ветхий Завет и его мир. М. Политиздат. 1987