Медиум Даниэль Дуглас Хоум, известный в России под фамилией Д.Д. Юм

   Большая часть текста биографии Д.Д. Хоума (Daniel Duglas Home) представлена в виде компиляции цитат из двух источников:
     1  Колин Вильсон (Уилсон) «Оккультизм», Москва, 1994г.
     2  Д.Д. Хоум «Происшествия в моей жизни», 1863г.

   «Хоум родился в деревне Курри, около Эдинбурга, Шотландия, 20 марта 1833г. Его мать была шотландской горянкой, имеющей в своем активе длинную цепь пророчеств – она всегда предсказывала смерти друзей и родственников.
   У Даниэля появились видения в 4 года: он лицезрел события, которые происходили в другом месте. Ничего не известно о его отце, видимо, он был незаконнорождённым.
   Его воспитывала тетя. Он утверждает, что его отец был законным сыном графа Хоума, так что, возможно, мать была обольщена повесой-аристократом, а потом брошена. Это объясняет также, почему в 9 лет Даниэл путешествовал в Америку с сестрой матери миссис Кук и её мужем. Его мать ехала туда же с мужем и 7 детьми. Не совсем ясно, почему Хоум жил у тети, а не в своей семье». (1)
   Однако Хоум в своей книге, «Происшествия в моей жизни», описывая события, связанные со смертью матери, упоминает её мужа как своего отца:

«Я родился около Эдинбурга, в марте. 1833. Когда мне было около года меня усыновила тетя; и я сопровождал ее и ее мужа в Америку, когда мне было около девяти лет. …
Я не могу вспомнить, когда я впервые стал объектом любопытных явлений, которые сейчас так продолжительно посещают меня, но моя тетя и другие родственники рассказывали мне, что, когда я был ребенком, моя колыбель часто раскачивалась, как будто какой-то дух опекуна ухаживал за мной в моих снах. Моя тетя также рассказала мне, что, когда мне было около четырех лет, у меня было видение обстоятельств, связанных со смертью моего двоюродного брата. …
Моя мать была провидицей на протяжении всей своей жизни. Она умерла в 1850 году, в возрасте сорока двух лет. У нее было то, что известно в Шотландии как второе зрелище, и во многих случаях она видела вещи, происходившие на большом удалении от неё, которые впоследствии были подтверждены очевидцами в точности, как она их описала. Она также предвидела много событий, которые произошли в семье, и предсказала уход (смерть) родственников, и, наконец, она предсказала свою собственную смерть за четыре месяца.
Мне было тогда семнадцать лет, и я жил в Норвиче, штат Коннектикут, и моя мать жила в Уотерфорде, недалеко от Нью-Лондона, в двенадцати милях от нас. Однажды я внезапно почувствовал сильный импульс, внушавший мне, что она хотела меня видеть, и я незамедлительно отправился к ней. Когда я пришел, у меня сложилось впечатление, что она хотела сообщить мне что-то особенное в тот вечер. Когда мы остались одни, я повернулся к ней и сказал: «Что ты хочешь мне сказать, мама?» Она с удивлением посмотрела на меня, а затем на ее лице появилась улыбка, и она сказала: «Ну, дорогой, хочу сказать, что через четыре месяца я оставлю тебя». Я недоверчиво спросил, откуда она это знает, и она сказала: «Твоя младшая сестра, Мэри (умершая четыре года назад), пришла ко мне в видении, держа в руке четыре лилии, и позволила им проскользнуть сквозь пальцы один за другим, сказав: «И тогда ты придешь ко мне». Я спросила ее, означают ли четыре лилии года, месяцы, недели или дни, и она ответила мне, что «это месяцы».
Меня особенно впечатлило это повествование, когда моя мама добавила, что «я буду совсем одинока умирая, и рядом со мной не будет никого из родственников». Мне показалось это невероятным, поскольку семья была большой, и у нас было много родственников, поэтому я сказал ей, – О, мама, я так рад, что ты сказала мне об этом, потому что это означает, что это должно быть ложное видение. – Она покачала головой, не согласившись со мной. …
По-видимому, невозможное пророчество было буквально исполнено, потому что по странному стечению обстоятельств моя мама заболела среди незнакомцев, и телеграмма, которую они отправили в последний день четвертого месяца, уведомляя родственников о ее серьезной болезни, дошла до нас около одиннадцати утра. Тогда я был прикован к постели из-за болезни в доме моей тети, и она не могла меня покинуть; телеграмма была отправлена моему отцу. В тот же вечер, когда сумерки сгущались, оставаясь один в моей комнате, я услышал голос у изголовья кровати, который я не узнал, торжественно сказавший мне: «Дэн, двенадцать часов». Я повернул голову, и между окном и моей кроватью я увидел то, что казалось бюстом моей матери. Я видел, как ее губы двигались, и снова я услышал те же слова: «Дэн, двенадцать часов». В третий раз она повторила это и исчезла. Я был очень взволнован, и поспешно позвонил в звонок, чтобы позвать мою тетю; и когда она пришла, я сказал: «Тетя, мама умерла сегодня в двенадцать часов, потому что я видел ее, и она сказала мне об этом». Тетя ответила: «Чепуха, дитя, ты болен, и это результат лихорадочного состояния твоего воспаленного мозга». Однако мои слова соответствовали действительности, что подтвердил впоследствии мой отец о её смерти в двенадцать часов, и об отсутствии близких родственников рядом с ней для того, чтобы закрыть её глаза.
Моя мать также рассказывала мне, что ее великий дядя, Колин Уркхарт и ее дядя, мистер Маккензи, также были провидцами и одарены вторым зрением». (2)

   «Он (Хоум) был болезненным ребенком, подверженным обморокам, страдал от туберкулеза с раннего детства. Он был определенно артистичен, играл на фортепьяно и пел чистым сопрано. Его память была отличной; он мог цитировать целые поэмы и проповеди.
   В 13 лет у него было видение его друга по имени Эдвин, который появился у изножья его кровати: Эдвин сделал три круга в воздухе, что, как думал Хоум, означало, что Эдвин умер 3 днями раньше. Когда это позже подтвердилось, Куки были поражены, но отнюдь не рады; годы спустя, после смерти его матери, они ещё больше испугались, когда столы стали скользить по комнате и за завтраком отовсюду слышались постукивания. Госпожа Кук обвинила племянника в том, что он привел дьявола в дом и швырнула в него стулом.
   Баптистский священник попросил его встать на колени рядом с собой и молиться, а стуки аккомпанировали их молитвам, как учитель музыки отстукивает ритм. После более сильных передвижений мебели тетя предложила ему найти другое пристанище». (1)

«Моим единственным утешением в это время была другая моя тетя, вдова, которая жила рядом, и чья сердечная симпатия сделала много, чтобы подбодрить и утешить меня. В ее доме, когда я навещал ее, происходили одни и те же явления; и мы вскоре начали задавать вопросы, на которые мы получили интеллектуальные ответы.
Дух моей матери в ее доме таким образом сообщил следующее: «Daniel, не бойся, дитя мое, Бог с тобой, и кто будет против тебя? Ищи возможность делать добро: будь праведным и правдивым, а ты будешь преуспевать, дитя мое. Славная миссия - убедить неверных, исцелить больных и утешить плач». Это было первое сообщение, которое я когда-либо получал, и это произошло в течение первой недели этих посещений. Я хорошо это помню. Я никогда не забываю об этом и всегда буду помнить, пока буду жив. У меня есть причина помнить об этом, потому что на следующей неделе я пришел в дом тетушки, которая усыновила меня; поскольку она не могла снести продолжение явлений, которые так огорчали ее религиозные убеждения, она решила, что я должен покинуть ее дом, что я и сделал». (2)

   «Вряд ли он мог выбрать лучший момент уйти. "Стуки" появились в 1846 г. (сестры Фокс), когда он оставил дом – в 1851 г., мир был полон людьми, готовыми предложить ему убежище и проверить его способности.
   Скорые доказательства ошеломили. Комиссия из Гарварда, включая поэта Уильяма Куллера Брайанта, удостоверилась, что стол, вокруг которого они сидели при дневном свете, не только двигался в стороны, заставляя их отодвигаться, но и поднимался на несколько дюймов над полом. Пол вибрировал, как от пушечного выстрела, а стол вставал на две ноги, как лошадь на дыбы. А в это время, по настоянию Хоума, присутствующие крепко держали его руки и ноги. Не было сомнений в том, что происходящее истинно». (1)

«С этого момента у меня не было ни минуты, чтобы посвятить её себе. В болезни или в здоровее, днем или ночью, моя личная жизнь была подвержена вторжению всеми желающими, некоторыми из любопытства, а другими руководствовали более высокие мотивы. Мужчины и женщины всех классов и всех стран; врачи и люди науки, министры всех убеждений, люди литературы и искусства, все с нетерпением искали доказательства этого великого и всепоглощающего вопроса о возможности духовных причин, действующих в этом мире природы.
Для себя у меня нет объяснений, чтобы предложить причину появления этих незавидных проявлений в моем собственном случае. Как уже было видно, они пришли ко мне совершенно нечаянно и со всеми неприятными и болезненными аккомпанементами, которые я описал. Я не имею и никогда не имел ни малейшей власти над ними, ни для их появления или завершения, ни для их усиления или ослабления. Какими могут быть особые законы, по которым они стали развиваться в моем присутствии, я знаю не больше, чем другие. Пока они происходят, я не осознаю, в каком режиме они производятся, и не о том, что должно произойти. Любые особые ощущения, которые я могу испытать при определенных проявлениях, я опишу, насколько я могу, упоминая о видениях или внешних явлениях. Помимо того, что у меня очень нервная организация (темперамент), во мне нет ничего особенного, о чем бы я знал; но у меня слабое здоровье, и я твердо верю, что, если бы не эти явления, я бы не прожил долго. В этом убеждались многие высокопоставленные врачи, вынося свои суждения обо мне. Часто во время самых тяжелых периодов болезни мои боли внезапно успокаивались таинственным образом, и много раз, когда было невозможно передвинуть меня в постели, из-за опасения увеличения кровоизлияния из легких, моя голова медленно была поднята, и моя подушка была повернута невидимыми руками. Это неоднократно подтверждалось многими людьми. …
Эти необычные события, за некоторыми исключениями, продолжались со мной с тех пор, как я описал их начало, и они расширили свой диапазон самым поразительным образом, к моему собственному удивлению в не меньшей степени, чем к удивлению других. Они доказали мне и тысячам беспристрастных и добросовестных исследователей существование духовных сил, проявление которых рассчитано на то, чтобы революционизировать современное невежество как философии, так и теологи». (2)

   «Он продолжал совершать события, подобные описанному, до конца жизни, и сотни, возможно, тысячи свидетелей поручатся за их истинность. Он никогда не просил уменьшить освещение. Иногда он просил связывать его, но чаще нет – он сидел, видимый всеми, в кресле рядом с главным столом и, без сомнения, не мог наклонить его или передвинуть.
   Он никогда не беспокоился об "атмосфере" – окружающие могли говорить, о чем угодно. Демонстрация начиналась с вибрации стола, которая могла распространиться на все помещение. Если он был в ударе, после этого могло произойти все что угодно: колокола звонили, бубны звенели, кисти рук появлялись из воздуха, размахивая носовыми платками. Мебель двигалась, как потерявшая вес. Большое пианино проплыло через комнату, а стулья запрыгивали на него. Музыка играла, вода разбрызгивалась, птицы пели, утки крякали, голоса духов говорили. Духи обычно кончали словами "Доброй ночи. Бог да благословит вас".

   Священник С. Б. Бриттан был напуган, когда Хоум внезапно впал в транс и начал говорить отрывистые фразы женским голосом. Перед входом в транс Хоум идентифицировал священника как Ханну Бриттан, хотя Бриттан был уверен, что никто не знал о её существовании – она была религиозной маньячкой, преследуемой видениями, сошла с ума и умерла.
   Однажды, во время вибрации стола, в комнату ворвался грохочущий шум волн вместе со скрипом корабельного леса. Дух по буквам сказал свое имя, и один из присутствующих узнал в нем друга, погибшего в шторм в Мексиканском заливе. Законы природы изменяются духами. Когда стол наклонен, предметы как будто приклеены к поверхности: свеча не просто продолжает гореть, она горит, как будто она стоит прямо.
   На опытах Хоума было всегда много людей, он их очаровывал и поражал своей культурой и чувственностью. Знатнейшие и богатейшие люди общества желали познакомиться с ним. Он был простым, покладистым, разговорчивым, любил играть с детьми, потому что был ближе к ним, чем к взрослым. Люди, которым он не нравился, находили его слабым, вульгарным и не заслуживающим доверия.
   Его фотографии запечатлели его характер: бледное лицо, очень похожее на лицо По, «артистическая» прическа, вызывающая одежда, печальное и задумчивое выражение лица.

    Следует заметить, что с годами он стал жестче и самовлюблённее. Но он всегда был галантным, особенно с женщинами, легко ранимым и очень зависимым от других людей. Он был снобом, любил носить дорогие драгоценности и останавливаться в богатых домах. В то же время он был непрактичным. Он хотел быть наравне с аристократами и слыл знаменитостью среди своих, поэтому он смертельно обижался, если ему предлагали деньги.

   На манифестациях он настаивал, что знает о присутствующих не более, чем любой из них. Здесь не было секрета. События просто случались, когда он был в комнате; все, что он должен был сделать, это релаксировать и создавать себе настроение.

   В Америке он представлял свою наиболее убедительную манифестацию – взлет. 8 августа 1852г, сидя на велосипеде и держа руки сидевших рядом, он поднялся, коснувшись головой потолка, руки он, естественно, отпустил. Хоум говорил, что чувствовал, как кто-то словно опоясал его и тащит вверх. Но однажды ему удалось подняться всего на два дюйма над креслом.
   Как медиум по духам, т.е. по в связи с умершими – он был на уровне других медиумов. Он был часто удивительно точен, но, впрочем, это нормально для всех медиумов. Сестры Фокс ошибались, когда давали точную дату прибытия кого-либо по стукам. В других случаях сообщения Хоума были запутанными или личными, т.е. третье лицо не могло их проверить.

   В 1855г, в возрасте 22 лет, он решил посетить Европу. Хотя у него не было опыта работы вне Америки, что-то подсказало, что интересное ожидает его там. Он не ошибся. В Лондоне он решил остановиться в отеле Кокса на Джермин-стрит, и его хозяин Уильям Кокс взял его под опеку». (1)

«В январе 1855 года погода была более холодная и суровая, чем обычно, и мой кашель настолько усилился, что появились другие симптомы более тревожного характера, в связи с чем мне пришлось полностью отказаться от идеи: завершить свое медицинские образование. Мнение врачей, с которыми я консультировался, было единодушным: моей единственной надеждой на продление жизни – переезд в Европу. Это было для меня тяжелым решением: покинуть людей, испытывающих ко мне добрую привязанность, отправившись в совершенно чуждую мне страну. Вся моя семья к тому времени жила в Америке, и я не знал никого во всей Англии. Я бы не прислушался к советам моих знакомых врачей, и хотел остаться, осознавая, что могу умереть, покинув землю, но мои друзья-духи сказали мне, что я должен уехать, и их советы не могли остаться без внимания. Я, соответственно, пошел, чтобы провести серию прощальных визитов к тем друзьям, которые были так добры ко мне; они, как и я чувствовали, что, по всей вероятности, это был последний раз, когда мы встречались воплоти.
31 марта 1855 года я отплыл из Бостона в Англию на корабле «Африка». На девятый день нашего рейса мы приблизились к Англии, и сигнальная пушка произвела долгожданный выстрел. Я никогда не могу забыть свои чувства, когда я оглядывался вокруг себя, и видел только радость, сияющую на лицах моих попутчиков; лица тех, кто возвращался домой, при мысли о теплой встрече с добрыми друзьями, ожидавшими их возвращения, озаряла улыбка радости. Другие, были путешественниками, желавшими посетить Старый Свет со всеми его сокровищами искусств, искренне радовались завершению однообразного морского путешествия.
Я стоял один; не было никого, кто бы поприветствовал меня, страдающего от болезни, и мои надежды и прекрасные мечты о выздоровлении, как я думал, навсегда покинули меня. Единственная перспектива, которая у меня была, – это страдания в течение нескольких месяцев, а затем смерть как переход с земли в иной мир. … Я стоял на палубе корабля среди толпы пассажиров, и я почувствовал полное одиночество, пока мое сердце не оказалось слишком тяжелым для меня, чтобы противостоять ему. Я искал свою каюту и молился Богу, чтобы хоть один луч надежды подбодрил меня. Через несколько мгновений, когда я вошел в неё и лег на кровать, я почувствовал радость; и когда я встал, я был так счастлив, как самый счастливый из пассажиров.
Вечером 9 апреля я добрался до отеля Кокса на Джермин-стрит; и как только г-н Кокс узнал, кто я, он приветствовал меня как отец приветствует своего сына, а не как незнакомца, которого он никогда не видел, и с этого времени он был для меня самым искренним и щедрым другом». (2)

   «Лорд Литтон, ранее изучавший магию и оккультизм, согласился, что способности Хоума удивительны, но верил, что события были вызваны скорее Хоумом, чем духами. Сэр Дэвид Бревстер (Sir David Brewster – 2) и лорд Брангхам, вольтерьянец-рационалист, видели колокольчик, летающий по комнате, когда Хоум сидел за столом. Бревстер согласился, что он не может объяснить, как это происходит, но он отказался верить, что здесь замешаны духи. Стол поднимался на несколько дюймов над полом, и Бревстер пролезал под ним, чтобы проверить, но все равно он не мог допустить существование духов.
   Движение столов часто было таким, что люди могли сидеть на них или удерживаться за край при их наклоне, вися в воздухе. Этот вид «спорта» стал популярным на сеансах Хоума.
   Также необходимо отметить, что много так называемых реалистов вели себя совсем иррациональным образом, когда попытались определить свое отношение к Хоуму. Чарльз Диккенс обращался к нему как к «мерзавцу Хоуму», но не был ни на одном сеансе. Браунин становился нервным про одном упоминании имени Хоума и один раз угрожал выгнать его из дома. … По всему видно, что Браунин продолжал ненавидеть Хоума. Хотя он знал, что большинство манифестаций Хоума истинны, но изображает его как поддельного медиума. Фактически Хоум один из немногих медиумов, не уличенный в обмане. Он триумфально выдержал все проверки.
   Миссис Браунин, с другой стороны, была полностью убеждена в способностях Хоума и везде рекламировала бы его, если бы не сильное противодействие мужа. Кажется правдоподобным, что неприязнь Браунина основана на обычной ревности. Он был взбешен эпизодом, который имел место на сеансе в Греции в доме Джона Снейса Римера, когда, по требованию Хоума, видимая всеми рука духа взяла венок цветов, который лежал на столе, и поместила его на лоб поэтессы. Прекрасная музыка лилась из воздуха. Миссис Браунин говорила медиуму с нежностью, смешанной с уважением, и её муж сидел здесь же, обуреваемый злобой и вызывал осуждение всех духов». (1)

«Заболевание ранней осенью 1855 года заставило меня отправиться во Флоренцию в сопровождении сына джентльмена, у которого я жил в Илинге. Я оставался во Флоренции до конца февраля 1856 года, и, хотя некоторые люди делали все возможное, чтобы оклеветать меня, те, кто меня знал хорошо, относились ко мне радушно и гостеприимно». (2)

   «Хоум поехал в Италию, где английская община ожидала его прибытия с нетерпением. Во Флоренции его способности стимулировались обожанием; большое пианино поднялось в воздух в то время, как графиня Орсини (графиня Owas – 2) играла на нем. Столы танцевали, люстры качались, духи исполняли серенады на концертинах или трясли руки сидящим, которые чувствовали, что они теплые и человеческие.
   Натаниэль Готорн записал, что он забыл большинство из них и был удивлен, что реакцией на реальность привидения была скука: «… они казались бесспорными фактами… я не мог заставить мой разум заинтересоваться ими».
   Во Флоренции в помещении, снятом известным скульптором Хирамом Пауэрсом, призраки 27 обезьян ворвались на сеанс и разорвали юбку миссис Пауэрс. На другой вилле Хоум общался с призраком, который говорил по-итальянски, идентифицируя себя с убийцей, который посещал дом в течение нескольких столетий и материализовал руку с желтыми пальцами. Пока дух присутствовал, в комнате был такой ледяной холод, что нужно было греться у огня. Дух обещал прекратить тревожить владельцев дома.

   Именно во Флоренции на безоблачном небосклоне его успеха появились темные тучи. Хоум путешествовал во Флоренцию с сыном Римера, но успех и уверенность покинули Хоума, и он был «поглощен высокообразованным обществом титулованной дамы, англичанки, жившей отдельно от своего мужа», согласно Конан Дойлу в «Странствиях спиритуалиста»: «Несколько недель он жил на её вилле, хотя состояние его здоровья указывало на то, что он скорее её пациент, чем любовник». Английское и американское общество были потрясены. Дойл говорит, что он видел письма, написанные Хоумом Римеру в это время, демонстрирующие определенную черствость и отсутствие меры. Элизабет Базерет Браунин заметила в письме, что Хоум «выказывал признаки вульгарной натуры янки, слабой при неудачах», и что он «преуспел в представлении себя в невыгодном свете».

   Но, кроме того, Хоум забыл, что он на земле папства и то, что теперь называется «спиритическим медиумом», ещё век назад было колдовством. Менее 60 лет назад Калиостро умер в темнице Сен Лео.
   Итальянский министр внутренних дел предупредил его об опасности стоять у освещенного окна из-за того, что кому-то может прийти в голову проверить действие пули на волшебнике. Через некоторое время на него было совершено нападение по дороге в отель, он получил легкое ранение.
   Когда он был приглашен путешествовать в Неаполь и Рим вместе с графом Браницки и его матерью, он воспользовался удобным случаем оставить враждебный город Микеланджело. А затем наступил финал: 10 февраля 1856 духи сообщили ему, что он в течение года потеряет способности, т.к. его прошлое поведение превратило его в недостойный сосуд». (1)

«5 декабря 1855 года, когда я возвращался в свои комнаты поздно ночью во Флоренции, улицы были пустынными; я заметил, как человек вышел из дверного проема соседнего дома. Я был в шаге от своей собственной двери, когда получил сильный удар по левой стороне грудной клетки, сила которого и эмоции, вызванные им, отбросили меня к углу двери. Следующий удар ножом был нанесен мне в живот, а затем еще один удар в то же место, и попытавшийся меня убит человек закричал: "Dio mio, Dio mio,", а затем убежал прочь. Я отчетливо увидел блеск его ножа, и, когда он повернулся, свет лампы упал на его лицо, но я его не узнал.
Я был совершенно бессилен и не мог вскрикнуть или предупредить кого-либо, и стоял так, по крайней мере, минуты две, после чего я ощупью вдоль стены пошел к двери соседа, где мне оказали первую помощь. Я думал, что, должно быть, получил серьезную рану, но, осмотрев себя, я обнаружил, что первый удар пришелся по дверному ключу, который был в нагрудном кармане, защитив меня от удара прямо в сердце. Я носил шубу, и она имела спереди, застегнутая внахлест, четыре слоя меха (возможно широкий английский воротник). Второй удар прошел через четыре её слоя, через складки моего пиджака, жилет и пояс брюк, не причинив никакой раны. Третий удар пробил четыре слоя (складки) моей шубы, а также мои брюки и белье, и сделал небольшой разрез, который кровоточил, но не сильно.
В то утро я получил от доброго друга, у которого в доме гостила ясновидящая замечательных способностей, письмо, умоляющее меня не выходить в тот вечер, поскольку она получила предупреждение о надвигающейся опасности, но на это предостережение я не обратил внимания. Я никогда не сталкивался с преступниками и не подвергался нападению с угрозой для своей жизни. Было предположено много версий, среди которых: грабеж, ошибочная идентификация и религиозная нетерпимость.
В январе месяце синьор Ландуччи, затем министр внутренних дел Великий Герцог Тосканский, послали ко мне просить, чтобы я не ходил по дому ночью между огнями и окном или выходил на улицу днем, объясняя, что некоторые из моих врагов играли на суеверия крестьянства и рассказывали им, что моя практика заключается в том, чтобы управлять семью таинствами католической церкви, чтобы заклинаниями воскрешать мертвых. Это так разозлило и ожесточило их, что они решили убить меня, использовав огнестрельное оружие в качествен второй попытки.
В это время я познакомился с польским дворянином, который со своей семьей собирался посетить Неаполь и Рим, и который любезно пригласил меня сопровождать их. Я остался во Флоренции без денег, и мои друзья в Англии, которые поверили некоторым скандальным историям, думая, что я веду самую развратную жизнь, отказались присылать мне даже мои собственные деньги, которые были доверены их заботе. Я сказал графу Б, что я поеду с ним, и в тот самый день, когда я дал это согласие, духи сказали мне, что моя сила оставит меня на год. Это было вечером 10 февраля 1856 года». (2)

   «Наказанный и униженный, он сопровождал Браницки в Неаполь. Но люди все ещё приходили смотреть на него, хотя он не делал большого секрета из того, что сила оставила его. Брат короля Неаполя наградил его рубиновым кольцом, но конфиденциальное письмо от старого друга сообщало, что ему лучше не появляться в Риме, потому что авторитеты решили, что это нежелательно. Хоум отреагировал на это в своей умиротворяющей манере – он приехал в Рим и стал католиком. Он был немедленно принят и обласкан папой и рекомендован духовнику в Париже, который стал следующим пунктом маршрута Хоума.
   Его духовник, отец Равигнан, уверил Хоума, что он может не бояться возвращения духов, оставаясь добрым сыном церкви. Но, возможно, это ошибка. Почему Хоум хотел избавиться от своих духов? Они – источник его величия и дохода.

   Каждый знал, когда его способности должны были восстановиться, и утром 11 февраля император послал маркиза узнать, произошло ли это. Хоум был уверен в этом – да, в полночь. Сразу после маркиза пришел Равигнан, которого приветствовали громкие стуки духов. Духовник сказал, что, если уж он не может предотвратить манифестацию, он должен хотя бы защитить свой разум от них. Хоум ответил, что попытается. Однако, когда священник при расставании поднял руку для благословения, стуки начались с новой оскорбительной силой.
   Хоум снова был в зените славы. Его вызвали в Тюильри к Наполеону III. Комната была заполнена до отказа, и Хоум заявил, что сеанс – не спектакль и что духи не позволят присутствовать более чем 8 людям. Императрица Евгения была несговорчива и возразила ему. Однако Наполеон III посчитал требование уместным, он сам любил магическое и был любопытен. Он попросил очистить комнату.

   После этого Хоум показал себя! Стол плавал, стуки, исходя из сверхъестественного источника, отвечали на мысленные вопросы. Он послал за императрицей Евгенией, она пришла, настроенная весьма прохладно. Через минуту какая-то рука коснулась её руки под столом, и она по характеру дефекта узнала руку отца. Её холодность исчезла – Хоум одержал победу.
   На следующем сеансе духи исполнили лучшее из своего репертуара: детская рука материализовалась в воздухе и коснулась руки императрицы; концертино, которую за один конец держал Наполеон, играла мелодию; носовые платки летали вокруг; колокольчики звонили, стол летал по команде. На следующем сеансе появился сам Наполеон Бонапарт и назвал свое имя. Императрица разрешила поцеловать духу руку, после этого он исчез.

   Хоум стал открытием сезона в обществе; аристократы по очереди вызывали его на приемы. Его отношения с императором и его женой были более теплыми, чем у Распутина с царской фамилией полвека позже; Хоум обедал в Тюильри так часто, как того желал. Ни Элифаз Леви, ни аббат Буллан не добились подобного успеха.

   У Хоума было много врагов. На несколько месяцев он вернулся в Америку – отдохнуть и забрать сестру Кристину, которую императрица согласилась взять под свое покровительство». (1)

«В день, предшествующий моему отъезду из Парижа, чудесный случай исцеления произошел через меня так, как я сейчас расскажу.
19 марта 1857 года, когда я проживал в 13, на улице Елисейских полей, я получил письмо от незнакомки, мадам А. Мавуайин де Кардон, дом № 233, улица Св. Доминика. Ей приснился сон, в котором она видела свою собственную мать и мою маму, и что последняя сказала ей: немедленно искать меня. Ее сын, который был глух в течение четырех лет от последствий брюшного тифа, мог быть излечен. Это произвело на неё такое сильное впечатление, что она написала мне, чтобы сказать, что она посетит меня со своим сыном следующим утром в десять часов.
Соответственно, на следующее утро она представила своего сына в моих комнатах. Там присутствовала принцесса де Банд-мисс Е, которая была со мной до моего отъезда из Парижа в Америку. Меня так обременяли люди, желавшие увидеть меня, что я обычно отказывался от таких посещений; но по этому поводу я был настолько поглощен своими занятиями, готовясь к моему путешествию, что я не смог ответить на её письмо, утвердительно или отрицательно. Поэтому я принял ее со значительным смущением, которое полностью соответствовало и её состоянию. Это была действительно волнующая встреча для нас обоих: мать, жаждавшая выздоровления сына, и я, не знающий, какую важную роль я должен был сыграть в исцелении этой полной глухоты; тем более, что мальчик был прооперирован, как я впоследствии узнал, выдающимися хирургами Парижа, которые установили, что восстановить его слух невозможно.
Она села на стул возле дивана, я сел на диван и попросил её сына сесть слева от меня. Её сыну исполнилось пятнадцатый год, высокий для его возраста, с тонкими чертами лица и с большими мечтательными голубыми глазами, которые выглядели так, как будто бы они заменяли собой органы слуха, с их глубоким, вдумчивым, вопросительным взглядом.
Мать начала описывать болезнь мальчика, начиная с приступа лихорадки и заканчивая полной потерей слуха. Во время повествования, рассказанного со всей теплотой и нежностью сердца матери, и описывая различные хирургические операции, которым он подвергался, мои симпатии были глубоко тронуты, и я невольно протянул левую руку к мальчику и привлек его к себе, так что голова мальчика опустилась на мое плечо.
Г-жа де Кардон рассказывала некоторые из самых болезненных подробностей; я ласково провел ладонью по голове мальчика, после чего он, отчасти подняв голову, внезапно воскликнул, дрожащим от волнения голосом: «Мамаn, t'entends!» (Мама, я тебя слышу!) Мать посмотрела на него с изумлением и сказала: «Эмиль», имя мальчика, и он сразу ответил: «Qnoi?» (Что?) Тогда она, видя, что ребенок услышал ее вопрос, потеряла сознание от волнения, и после того как она пришла в себя, последующая сцена была самой захватывающей - бедная мать постоянно задавала вопросы, чтобы просто получить удовольствие от ответа ее ребенка. Мальчик смог продолжить учебу и продолжал прекрасно слышать до настоящего времени». (2)

   «Вернувшись в Париж, он продолжал обедать с принцами и даже королями. Но все это ослабляло его способности, и когда он давал сеанс императорской семье в Биаритце (Biarritz), он смог лишь заставить стол плавать в воздухе и кресла галопировать по комнате.
   В январе 1858г., через год после восстановления способностей, Хоум давал сеансы для королевы Софии в Гааге и после холодного и дождливого путешествия по северу Европы решил, что вернется в Италию. В Риме он был приглашен провести вечер с русским графом Григорием Кошелевым-Безбородко и познакомился с его 17-летней двоюродной сестрой Александрой Кролл, Сашей. Как только Хоум увидел её, второе его зрение увидело в ней будущую жену. Она также в шутку сказала, что он должен жениться в этом году, потому что, по русскому поверью, любой мужчина, севший между двумя сестрами, скоро женится. К сожалению, духи не предупредили Хоума, что его туберкулез заразен (об этом не знали тогда); она умерла через три года после свадьбы». (1)

«Я сидел на диване с моей невестой, когда она повернулась ко мне и резко сказала: «Расскажи мне все о духе, потому что ты должен знать, что я в это не верю». Я ответил ей: «Мадемуазель, я надеюсь, вы всегда должны иметь в виду, что у меня есть миссия, возложенная на меня. Она великая и святая. Я не могу говорить с вами о том, чего вы не видел, и поэтому не можете понять. Могу только сказать, что это истинная правда». В ее глазах вспыхнули слезы, и она протянула ко мне руку: «Если ваша миссия может принести утешение тем, кто менее счастлив, чем мы сами, или быть каким-то образом утешением для человечества, вы всегда найдете меня готовой и желающей сделать все возможное, чтобы помочь вам в этом». Она была верна этому благородному обещанию до последнего мгновения своей короткой жизни, и она по-прежнему остаётся для меня душевной опорой, согревающей душу, так как мы расстались в этой земной жизни. Она была моей настоящей любящей женой в этот непродолжительный период моего земного счастья, но я потерял ее лишь на какое-то время, пока меня не призовет Бог, чтобы воссоединиться с ней!» (2)

   «Но эти три года были чудесными для Хоума. Он поехал с Дюма в С.-Перетбург, где родственники Саши организовали грандиозное свадебное зрелище, которое и описал Дюма. Хоум был доброжелательно принят самим царем. Александр II, который три года спустя отменил крепостное право, был убит в 1881г. После женитьбы в августе 1858г. Хоумы стали частыми гостями царя в Царском Селе». (1)

«По прибытии в Санкт-Петербург я был удостоен любезного приглашения к его Величеству, но я был вынужден отказаться от приглашения из-за временной утраты своих способностей; его Величество очень любезно послал мне сказать, что при любых обстоятельствах ему будет приятно видеть меня. Я извинился на том основании, что занят хлопотами, предшествующими моему браку.

Через месяц после этого возникли определенные трудности с документами; брак, казалось, откладывался. У меня не было никаких проявлений духовных сил в течение нескольких месяцев, но дух моей матери сказал, чтобы я сообщил Императору на следующий день, что моя власть вернулась. Я сделал это и был принят Его Величеством во дворце Петергофа, где я провел неделю; и все препятствия на пути моего брака были сняты его самым милостивым участием, которое сопровождалось как в этот раз, так и в последующем проявлением с его стороны величайшей доброты ко мне. Испытываю высшее почитание к нему, не только как к монарху, но как к человеку самых добрых и щедрых чувств.
Мы венчались в воскресенье 1 августа 1858 года или по старому стилю, 20 июля, сначала в частной часовне в загородном доме моего шурина, согласно обрядам греческой церкви, а затем в церкви Святой Екатерины, согласно обрядам римской церкви». (2)

   «Жена Хоума была богата, и теперь, наконец, у него не было финансовых забот. Прекрасная зима, в течение которой Хоум сблизился с петербургским обществом, затем весна и лето, в которое родился сын. Его окрестили Григорием и звали Гришей. В августе Хоумы уехали в Англию, останавливаясь по пути в Париже и Швейцарии. В Лондоне они остановились в отеле Кокса; лондонское общество нашло, что янки очень выиграл от присутствия прекрасной русской девушки.
   Хоум выступил с лекцией о Калиостро и был напуган, когда дух Великого Копта появился в зале и сел рядом с ним. Позже, когда Саша слегла, Калиостро снова появился, сел на кровать и мило болтал. Саше должно было показаться странным все это.

   В 1862г. удача снова отвернулась от Хоума. Саша умерла в июле. Её смерть потрясла его. Его доходы упали, т.к. её родственники оспаривали завещание, и тяжба длилась несколько лет. Он написал автобиографию «Происшествия в моей жизни» (1863), чтобы заработать деньги, но гонорара за нее едва хватило на привычный образ жизни. Потом он решил вернуться в Рим, но там его вызвали в полицейский участок, где ему было предложено в трехдневный срок оставить Рим из-за того, что он колдун. Он уехал в Неаполь, затем в Ниццу. Его друзья надеялись превратить это выдворение в международный скандал, но его сановные покровители не вступились за него: Наполеон III уклонился от помощи, король Баварии, который выказывал Хоуму радушие, притворился глухим. Действия Лондона были весомее: в парламент был послан запрос, в газетах появились статьи, и Хоум получил удовлетворение, видя, что хотя бы протестантская пресса за него.

   Следующий визит в С.-Петербург, где он снова был тепло принят, немного притупил его сердечную боль. Но череда плохих событий ещё не кончилась.
   В 1866г. он познакомился с богатой вдовой миссис Жанной Лион. На эту старую вульгарную 75-летнюю женщину произвели сильное впечатление фотографии королевского двора, которые висели на стенах квартиры Хоума. Когда он сказал, что эти комнаты – общества под названием Спиритуальный* научный клуб, постоянным секретарем которого он является, она дала ему чек на порядочную сумму. Это удивило его, так как «он думал, что она скорее экономка, чем богачка». Скоро она предложила усыновить его и предложила чек на 24 000 фунтов. Хоуму устанавливалась пожизненная рента и предоставлялся коттедж для тети, которую он бросил в Америке. Он изменил свое имя на Хоум-Лион, и миссис Лион продолжала щедро субсидировать его. Позднее она требовала, чтобы Хоум сам передавал инструкции от её покойного мужа, касающиеся различных сумм и собственности, оставленный им.
   В целом эпизод с Лион иллюстрирует, что Хоум потерял обычное чувство самосохранения. Ему бы следовало спросить себя, действительно ли он хочет стать сыном вульгарной старой дамы с северным инстинктом. Каково им быть, он познал сполна. Её манеры начали раздражать его, она была подчеркнута любезна с его друзьями-аристократами или негодующей от его холодности к ней. Он стал нервным и собрался поехать лечиться в Малверн, где его друг Манби Галли – известный в будущем участник убийства Чарлза Браво – основал водолечебную клинику.

   Когда он вернулся в Лондон, он обнаружил, что миссис Лион нашла другого медиума – в этот раз женщину.

   Неприятности были неизбежны. Хоум был освистан; публика уже решила, что он шарлатан, который ограбил старую даму на 60 000 фунтов. Версия Хоума – старая дама пыталась соблазнить его после усыновления; она заявила, что он получил деньги под фальшивые претензии. Что бы он ни делал как медиум, ложь миссис Лион все равно привела бы её к победе. Судья заметил на процессе, что, если кто дает деньги религиозному лицу, которое позволяет изменить его разум, результатом будет хаос. Он присудил миссис Лион заплатить судебные издержки и за себя, и за Хоума. Но так как он считал спиритуализм* обманом, он постановил, что Хоум должен вернуть миссис Лион её деньги. Это был несправедливый вердикт – судья не должен решать спор, опираясь на собственное мнение о спиритуализме*. Это был удар для движения спиритуалистов*, т.к. Хоум не смог оправиться от поражения.
   Хоум был должен денег больше, чем имел.

   Он решил последовать примеру Диккенса и совершить тур лекций по Англии. В результате – огромный успех, Хоум показал себя великолепным актером и комедиантом. Его чтение историй на разных диалектах повергло аудиторию в хохот.

   В 1870г. его юный знакомый по Малверну, лорд Адар, опубликовал книгу, описывающую его опыты с Хоумом. Это один из лучших портретов Хоума. Адар был всего лишь нормальный, здоровый юноша, чьими главными интересами были охота, стрельба и рыбалка. У него не было ни раньше, ни позже интереса к спиритуализму*. Отсутствие пристрастности и сделало его книгу столь впечатляющей. Вместе с тремя кузинами-аристократками и друзьями, он внимательно наблюдал за деятельностью Хоума в течение нескольких месяцев. В комнатах Адара в присутствии д-ра Галли и капитана Смита материализовалась Саша и подолгу сидела рядом с Хоумом и по-дружески разговаривала с Адаром. Интересно, что были случаи, когда Хоум видел её, а Адар – нет, но бывало и наоборот. Возможно, это связано с местоположением духа в комнате; наблюдатели замечали, что духи исчезают, если подойти очень близко, и появляются вновь при удалении от них.
   Адар и его три друга засвидетельствовали так много чудес, что их количество поражает воображение.

   Горящие шары блуждали по комнате, и через плотные предметы духи выходили как тусклые тени, а иногда – как облака; сквозняки пронизывали комнату при закрытых дверях и окнах; двери открывались и закрывались, цветы падали с потолка, появлялись руки духов; мебель двигалась, как если бы не имела веса.

   Сам Хоум плавал, как шар. Он выплыл в одно окно головой вперед и вернулся через другое. Он прибавил ещё два удивительных эффекта. Он увеличивался в росте, стоя против стены, тогда как один держал его за ноги, другой – за талию, третий – за голову. Рост Хоума увеличивался с 5 фунтов 10 дюймов до 6 футов 6 дюймов. Обе длины отмечены на стене. Он мешал раскаленный уголь пальцами, затем помещал лицо в угли, как в воду. Его волосы даже не пострадали. Затем он собирал раскаленные угли в круг – было так горячо, что никто не мог их ближе 6 дюймов. Хоум умышленно демонстрировал невосприимчивость к ним. Леди Гом предположила, что раскаленные угли не слишком горячи. Она кладет на лист бумаги, и он мгновенно вспыхивает. Хоум иногда отказывается разрешать людям держать угль на том основании, что их вера недостаточно сильна.

   Когда Хоум собирался остаться у Адара Манора, в доме отца Адара, лорда Дунравена, он заметил призрак в часовне и имел с ним разговор, после которого он и призрак, хорошо видимые, прошли обратно. Потом призрак исчез, а Хоум поплыл по воздуху над низкой стеной.
   Книга Адара была напечатана частным образом, но вызвала так много кривотолков, что была переиздана в 1924 г. Обществом психических исследований. Адар остался другом Хоума, но потерял интерес к спиритуализму* на том основании, что происходящие события настолько достоверны, что и не надо ничего доказывать.

   Во франко-прусской войне 1870г., когда покровитель Хоума – Наполеон III стал узником, Хоум был корреспондентом «Сан-Франциско кроникл» и отображал войну из прусского представительства в Версале.

   Потом он совершил визит в Россию, где встретил свою вторую жену Юлию де Глумелин, она слышала голос, что он будет ее мужем, поэтому не было препятствий, когда Хоум сделал предложение.

   Вернувшись в Лондон в марте 1871г., он согласился на обследование у юного физика Уильяма Крукса. Английские ученые улыбались – у них не было сомнений, что Крукс окончательно подмочит репутацию Хоума. Ко всеобщему удивлению, отчет Крукса в июле 1871 года был полностью хвалебным. Крукс заявил, что его рациональный ум говорит, что вещи, которые он видел, были невозможны. Несмотря на это, он признал, что окончательно убедился в способностях Хоума подниматься, управлять огнем, удлиняться, вызывать передвижения предметов и т.д. Ученые обозлились на отчет – они считали, что он обманщик или сумасшедший. Чарльз Дарвин выразил общее чувство, когда сказал, что он не может не поверить в утверждения Крукса или поверить в его научные результаты (Крукс также отзывался похвально о Флорине Кук, медиуме, которая материализовала Кати Кинг; современная критика подозревала, что она и Крукс были любовниками). В целом это выглядело так, что Крукс сломал свою карьеру ученого, но мало-помалу его репутация восстановилась, особенно когда он перестал принимать активное участие в спиритуализме*.

   В следующем, 1872 году, Хоум решил покончить со своими занятиями. У него было ещё 14 лет жизни, и это были приятные и спокойные годы, проведенные частично в России, частично в Ривьере. Судебный процесс по завещанию его первой жены был закончен в его пользу. Его возвращение, как и дебют, были своевременные. Надо помнить, что это был период, когда интерес к спиритуализму* ослабевал. Хоум всегда подчеркивал, что не надо его связывать со спиритуалистским* движением. Он был уникальным медиумом, а его комментарии относительно других (медиумов) не способствовали его популярности. Теперь он стал обычным человеком, который, случалось, давал сеансы с целью развлечь друзей и гостей. Его способности продолжали оставаться на том же уровне. Причина, как можно предположить, в том, что он медленно избавлялся от туберкулеза и всегда был в состоянии, когда материальная сторона его натуры подавлялась. Публицист Визетели описывает послеобеденное посещение кафе вовремя франко-прусской войны. Хоум тянул лимонад и объяснял, что он крепок потому, что «духи не оставят меня до тех пор, пока я здесь. Чтобы привести их ко мне, я должен бороться с материальной частью моей натуры».

   Надо помнить, что Хоум был туберкулезным с рождения. Его мать обладала медиумическими способностями, и его сын, Григорий, также унаследовал некоторые отцовские качества. Кажется возможным предположить, что уникальный уровень Хоума вызван совмещением унаследованных способностей и физической болезненности.
   Он умер в 1886 году в 53 года и остается противоречивой фигурой до сих пор. Он был одним из наиболее признанных медиумов.

   Способности, так хорошо подтвержденные и такие экстраординарные, снова поднимают вопрос, что все это значит?
   Нужно прямо сказать, что главная трудность в ответе на этот вопрос в том, что отсутствует исходная точка. Когда Бенджамин Франклин сделал пробное освещение, он уже имел идею природы электричества. Когда ученые изучают расщепление атомов, они имеют идею его структуры. Для рассмотрения «оккультного феномена» у нас нет минимальной рабочей гипотезы». (1)

   * – Более правильным в данном случае было бы использовать слово «спиритизм», вместо «спиритуализма», однако многие спириты во времена Хоума называли своё учение (движение) спиритуализмом. (Спиритизм – верование в возможность необычайных проявлений духов в мире физическом. Спиритуализм - философское направление противоположное материализму. Энциклопедический Словарь, Брокгауза и Эфрона, том XXXI, С.-Петербург, 1900)

В России Д.Д. Хоум был известен под фамилией Д.Д. Юм.

   Цитата из книги «Спиритизм в России», В. Прибытков, С.-Петербург, 1901:

«В конце той зимы, когда происходили упомянутые опыты, в Петербург приехал известный медиум Дуглас Юм. Познакомившись с ним при инициативе А. Н. Аксакова, г. Бутлеров имеет случай наблюдать явления более сильные и сложные, происходящие в присутствии этого медиума при полном освещении комнаты, где они происходят, как-то: движение разных предметов без прикосновения, игру на ручной гармонике целых музыкальных пьес невидимой рукою и проч., и это при достаточно убедительной обстановке, чтобы не усомниться в их подлинности. Следующую зиму, Юм проводит несколько месяцев в Петербурге, живет в квартире г. Бутлерова. Многочисленные опыты, происходившие в его собственном кабинете, при таких условиях, когда никакая подделка немыслима, дают ему право сказать: «Всего того, что удалось мне видеть за все это время, было вполне достаточно, чтобы убедить меня в объективном и реальном существовании медиумических явлений и в отсутствии какого бы то ни было шарлатанства со стороны Юма».

   Из воспоминаний профессора Н.П. Вагнера о А.М. Бутлерове, опубликованных в книге «Медиумизм» (статьи по медиумизму), Бутлеров А.М., С.-Петербург, 1889г.:

«АЛЕКСАНДРУ МИХАЙЛОВИЧУ БУТЛЕРОВУ,
славному представителю русской науки, смелому защитнику реальности медиумических явлений,
…
По переселении в Петербург Бутлеров был вскоре избран академиком по кафедре органической химии.
В 1870 г. совет С.-Петербургского университета избрал меня ординарным сверхштатным профессором на кафедру зоологии. Я переехал в Петербург и таким образом судьба снова соединила меня с моим другом в одном городе. Но я должен был еще почти два года пространствовать за границей и вернулся в Петербург только в 1871 году. В Неаполь, где я провел зиму, я довольно часто получал письма от Бутлерова; в конце моего пребывания в Неаполе он написал мне, что в его квартире поселился Д. В. Юм и вкратце описывал те необычайные явления, которые совершаются в его присутствии.
В это время Бутлеров занимал, после смерти академика Фрича, очень удобную казенную квартиру, в 8-й линии Васильевского острова. Юм был женат на сестре жены Бутлерова, по приезде в Петербург из-за границы, поселился в его квартире. Он занял с женою угловую комнату, в которую был один только вход из залы. Против этого входа была дверь из той же залы в кабинет Бутлерова.
По возвращении моем из заграницы, Бутлеров несколько раз был у меня, рассказывал разные медиумические факты и звал к себе посмотреть медиумические явления, которые происходят в присутствии Юма. Он рассказал мне, между прочим, как скептически отнеслись ученые к этим явлениям.
Юм читал лекции в одном частном доме о спиритизме, и на одной из этих лекций Бутлеров встал и публично заявил, что он был свидетелем тех фактов, о которых рассказывал Юм своей аудитории. Комиссия, составленная из профессоров университета и академика П. Л. Чебышева, имела два заседания с Юмом, но оба эти заседания потерпели фиаско.
Мне кажется главной причиной тому была новизна предмета и неопытность Алекс. Михайл. и А. Н. Аксакова в обращении с медиумическими явлениями. Они слишком много рассчитывали на необыкновенные медиумическая способности Юма. Они полагали, что в его присутствии медиумические явления удадутся во что бы то ни стало, при самых неблагоприятных условиях. Между членами комиссии было три сильных скептика и между ними один профессор Ц. — злостный скептик, т. е. не верящий ничему, кроме собственного рассудка.
Все это фиаско сделалось басней города и с моей стороны необходимо было слишком много доверия к моему другу и сильного желания, чтобы его слова оправдались, для того, чтобы принять его приглашение. Однажды я пришел к нему в сопровождении двух моих товарищей—профессоров Казанского университета А. И. Якобий и А. Я. Данилевского, которым я предложил вместе со мной присутствовать на сеансе Юма.
Придя к Бутлерову, мы нашли Юма больным; он сидел в кабинете Бутлерова и играл в карты. Я предложил моим спутникам и Александру Михайловичу заняться нам одним предварительным опытом без Юма, который, притом, по болезни не мог принять участия в сеансе. Я сам выбрал круглый, довольно большой стол на четырех ножках; мы перенесли его в угловую комнату, занимаемую Юмом, которая была теперь пуста. Бутлеров предложил пригласить в наш небольшой кружок его тетку, А. С. Аксакову, которая, как он говорил, отличалась медиумическими способностями. Мы уселись впятером. Бутлеров и его тетка сели к окну, а мы втроем напротив их. Данилевский и Якобий по бокам, а я в середине. Мы сидели более 20 минут – постоянно разговаривая, но никаких медиумических явлений не произошло. В это время входит к нам Юм, закутанный плодом.
— А! Вот вы где сидите? Позвольте и мне присесть.
— Нет! говорю я. Мы сами хотим убедиться, без вашей помощи.
— Я только на одну минутку.
И он садится подле меня. Не прошло и пяти минут, как стол крякнул, затрещал и двинулся ко мне. Первое впечатление мое было таково, что Бутлеров и его тетка толкают ко мне стол.
— Это вы толкаете? – обратился я к ним.
— Положите все руки таким образом, — говорит Юм, и кладет свои руки вверх ладонями. Вслед за ним все точно также кладут свои руки ладонями кверху. Тем не менее стол продолжает медленно ползти.
— А ноги ваши где? — спрашиваю я Юма.
— Вот они! говорит он, и кладет обе свои ноги, закутанные пледом, на мою правую ногу и смотрит на меня в упор. А стол продолжает подвигаться ко мне и наконец крепко притискивает меня к стулу.
Таково было первое знакомство мое с медиумическими явлениями.
Вслед за этим я был еще на двух сеансах Юма, в присутствии А. М. Бутлерова. На них я был свидетелем еще более необыкновенных и поразительных явлений и описал их в письме, напечатанном в апрельском журнале «Вестник Европы» за 1875 год».